48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
— Просто наложи новую повязку, — отвечаю я, наспех обтирая тело мокрой тканью. Прохладные капли бегут по ребрам, впитываясь в пояс штанов.
Порывшись в сумке, Рейвен достает оттуда чистый пластырь и кладет его рядом с моей одеждой. А потом принимается аккуратно отклеивать старый. Ее движения точные и по-медицински изящные. Сосредотачиваясь на краях раны, Рейвен осторожно снимает наложенную Ником повязку. На этот раз переносить процедуру гораздо легче. Может, из-за того, что страх прошел, а может, потому что я не сижу в полуобнаженном виде перед парнем.
— Я все время думаю над тем, что ты сказала, — говорю я, поднимая локоть, чтобы
— На некоторые вопросы у меня самой нет ответа, Ви.
Я вдыхаю поглубже.
— А я практически вижу этот ответ, вот он, мелькает перед глазами, руку протяни. Но он как порхающая бабочка, которую я никак не могу ухватить. Бабочка, бабочка, чертова бабочка.
— Когда ты так разговариваешь, я начинаю сомневаться в твоей адекватности, — качает головой Рей. — Хотя хорошее воображение — тебе плюс. Фантом бы легко дался. Ник его сам освоил, еще в Кораксе. Даже учить не пришлось. А вот Тайлеру приходилось часами работать, чтобы понять механизм.
«Фантом, Тайлер, бабочка…» — не перестают крутиться в голове слова.
— Ты знала про то, что Джесс стер Нику память, чтобы изменить запись о гибели Тайлера? — спрашиваю я у Рейвен.
Ее пальцы прижимаются к моему боку сильнее. Я медленно вдыхаю, пытаясь подавить приступ боли. Рей кивает.
— Все пошло не так, как Джесс с твоим отцом планировали. Ник их возненавидел. Обоих. Если Максфилда он и прежде недолюбливал, то такой агрессии к Джессу никто из нас не ожидал. Тогда Максфилд предложил ему провести процедуру заново, чтобы исправить — переписать так, что Тай отправился туда сам, без чьей-либо команды, но Джесс отказался.
— Почему?
— Каждая процедура стирания памяти оставляет след. Как шрам на коже. Когда он один — не так страшно, но если их несколько десятков? Мы до сих пор не знаем, как процедура проявит себя спустя пятнадцать, тридцать лет.
Ну конечно. У каждого из нас свой главный страх. Страх Джесса заключён в Нике.
Рей выпрямляется, встречаясь со мной взглядом. Я слышу, как за окном ветки бьют по стеклам, с кончика полотенца на старый пол капает вода. Страх. Фантом. Бабочки в моих руках. Тайлер. Ник. Месть. Потеря памяти. Голова трещит, но еще никогда я не была так уверена, что нащупала правильный след. И вдруг все детали разговора начинают вставать в ряд кирпичик за кирпичиком. Чего больше всего боится Ник? Ответ приходит мгновенно — огня. «Никто об этом не знает, лишь Джесс, — рассуждаю я и ту же понимаю, что ошибаюсь, — есть еще один человек».
Я хватаю Рейвен за руку, останавливая ее. — Насколько сильные галлюцинации может создавать Фантом?
Девушка переводит на меня удивленный взгляд. — Зависит от силы источника, — отвечает она.
«Ты же знаешь, Тайлер в лепешку расшибется, лишь бы быть лучше Ника. Я решил проявить инициативу и познакомил его с Рэйвен. Она его обучает».
— А
Рей глядит на меня широко распахнутыми глазами. Я смотрю на время. До отправления четыре часа. Чем дольше мы будем копаться, тем сложнее будет решиться. Так что я хватаю джемпер и, с трудом натягивая на влажную кожу, говорю: — А вот это мы и должны выяснить.
Не знаю, дело ли в том, что я не могу усидеть на месте, или в осознании, что время поджимает, но спустя десять минут мы направляемся прямиком в Коракс. Каким бы этот поступок безумным не казался, я понимаю, что не успокоюсь, пока не узнаю правду. Мы шагаем вдоль длинных промышленных галерей, так не похожих на туристический центр с его живописными закоулками. Рейвен ведёт нас окольными путями, часто останавливаясь и сверяясь с картой в руках, но ведет уверенно.
— Ты уже была здесь, — больше утверждаю, чем спрашиваю я. Она кивает.
— Когда-то тут были лаборатории Коракса. Потом их продали другой конкурирующей компании. Мутное дело, опять какие-то отцовские махинации, подробности мне неизвестны. Знаю только, что после взрыва был большой скандал, ведь Максфилд заранее, зная план помещения, отправил своих парней что-то оттуда украсть. Грязная игра, даже для такого, как он. После взрыва Коракс вернул себе здание, заметая следы, но больше по делу не использовал.
— Ого, да ты просто кладезь информации.
— Ты ещё многого обо мне не знаешь.
— Я ничего о тебе не знаю, — уточняю я. — Хотя мы почти две недели провели вместе.
— Собеседник из меня не очень. Не с кем болтать было.
— А твоя мама?
Я на всякий случай оглядываюсь, проверяя, нет ли хвоста, потому что внутри возникает стойкое ощущение, что за нами кто-то наблюдает. Еще пару кварталов отсюда я разглядела чью-то фигуру в стороне от центральной дороги, но сейчас обратный путь пуст. «Это просто паранойя», — успокаиваю я себя.
— Мы созваниваемся периодически.
— Почему ты не осталась с ней?
Рей пожимает плечами: — Не сложилось. Наблюдать за мельканием отчимов, каждые раз привыкая к новому небритому лицу утром в ванной, не было желания. Так что я сама на суде Торна выбрала.
Я на минуту задумываюсь, каково это, когда тебе приходится выбирать. И когда выбора при этом особо то и нет.
— Он хороший, — будто бы оправдывается Рейвен. — Просто не понимает, как это — быть нормальным отцом дочери. У него же в Эдмундсе мальчишки.
Глядя на Рейвен, я думаю, что мы с ней не такие уж разные. Большую часть своей жизни я провела в интернате, как она в лаборатории, но ни одна из нас не была на своём месте. Ни одну из нас по-настоящему так никогда и не любили. Но мы упорно убеждали себя, что это не так. Рейвен говорит, что Коракс был ей домом. Я же понимаю, что единственное место, что могла таковым назвать, было рядом с парнями. Долгие недели я упорно искала путь назад, в свою прежнюю оболочку, цепляясь за ускользающие воспоминания, как за дым. Но теперь понимаю, мне никак не расположиться в себе самой. Старая Виола умерла в том замке, что построила из воздушных стен, да я и сама больше не хочу туда возвращаться. Можно сказать, что теперь у меня статус бездомной. Я делаю медленный вдох, бросая взгляд на вырисовывающееся из-за поворота здание, верхняя часть которого полностью остеклена графитовыми стёклами, и неосознанно цепляюсь за шарф. Наконец мы останавливаемся.