5-ый пункт, или Коктейль «Россия»
Шрифт:
А теперь несколько штрихов к творчеству писателя. Борис Евсеев пишет: «…Там, где есть изображение, а не побулькивание пустеньких идей, — Куприн неподражаем. Даже велик. Велик — как чистый беллетрист-изобразитель, а вовсе не как пророк-мыслитель. Он — Репин прозы. Его славянско-тюркский «хищный глазомер» — не слабей бунинского. А вот слог — доходчивей, теплей, потаенней, стремительней. В этом тайна стремительной доступности — секрет особой любви русского читателя к Куприну…» («Книжное обозрение», 1999, № 26).
Куприн был истинно русским человеком, с пристрастием к вину, склонным к загулам. Ресторан «Вена» в Петербурге — любимейшее пристанище писателя,
И вот после российской славы («Поединок», «Гранатовый браслет», «Суламифь», «Яма» и другие блистательные вещи), после сытости и хмельных пиров — тяжелое эмигрантское похмелье. По воспоминаниям Н. Рощина, Куприна безбожно обкрадывали, перепечатывали, не платя ничего, давали гроши за переводы, писали пошлейшие предисловия к книгам. Куприн нуждался, ходил в рваных башмаках, часто полуголодный…
«Существовать в эмиграции, да еще русской, да еще второго призыва — это то же, что жить поневоле в тесной комнате, где разбили дюжину тухлых яиц… Почему-то прелестный Париж (воистину красота неисчерпаемая!) и все, что в нем происходит, кажется мне не настоящим, а чем-то вроде развертывающегося экрана кинематографа».
И Куприн вернулся…
Мне кажется, читателям будет интересно познакомиться с мыслями Куприна не только о судьбе России, но и о тенденции развития всего цивилизованного общества, о последствих научно-технического прогресса. Обо всем этом размышлял Куприн в статье «Ущерб жизни», опубликованной в парижской газете «Утро» в декабре 1922 года. Вот только отрывок из нее:
«Из жизни почти совсем ушла прелесть новых встреч и знакомств. Нет дорожных спутников. Вагонные пассажиры склонны более ненавидеть друг друга. В общении между людьми совсем вывелся рассказ, потому что пропало умение и желание слушать, его заменил анекдот в четыре строчки и специальная, все более растущая литература: для вагона, после обеда и в кровати. Теперь уже немыслима очаровательная простота Мериме, аббата Прево и пушкинской «Капитанской дочки». Литература должна им приятно щекотать нервы или способствовать пищеварению.
Потребность в газете стала так же настоятельной, как потребность в хлебе, кофе и вине, и трудно сказать — в каком отношении находятся между собой власть, приобретенная прессой, с вредом, который она причиняет. Подобно тому, как пуговичный станок опошлил работу, так газета переполнила весь грамотный мир общими, ходячими, штампованными мыслями и выражениями. Прислушайтесь к разговору двух современных культурных людей. Через какие бы этапы ни проходил диалог, вы всегда, на каждом месте можете предугадать не только то, что скажет один и что ответит другой, но и форму и интонацию их реплик.
Нервы у современного человека постепенно и быстро перерождаются, а с ними перерождаются и характеры, что особенно сказывается в повсеместном исчезновении взаимной вежливости, уступчивости, терпения, снисходительности…»
Обрываю цитату, и так все ясно. Близко соприкоснулись мы и с купринским прогнозом: «Человечество погрузится в тихий, послушный, желудочно-половой идиотизм». Этот «желудочно-половой идиотизм» нам лихо демонстрируют сегодня ТВ и пресса.
Но, с другой стороны, идиотизм не идиотизм, а куда денешься от секса, от создания семьи, коли на то человек, считай, запрограммирован? И тут выстраивается любопытный
Лев Толстой выбирает себе в жены не совсем чистокровную русскую женщину — Софью Андреевну Берс. Илья Репин тоже предпочел в спутницы жизни полуиностранку — Наталью Борисовну Нордман. Вышеупомянутый Александр Куприн был женат на Марии Карловне Иорданской. Потом развелся с ней и женился вторично. И опять непатриотическая оказия — Лиза Гейнрих (Елизавета Морицевна, незаконная дочь писателя Мамина-Сибиряка).
Западник Тимофей Грановский взял в жены женщину по фамилии Мюльгаузен. В данном случае это как-то оправдано: западник есть западник, но почему златокудрый певец российских полей Сергей Есенин, выражаясь современным сленгом, запал на Айседору Дункан? Захотелось прикоснуться к мировой славе танцовщицы? Вопросец…
Но всех русских «переплюнул» Миклухо-Маклай, взял да и женился в Австралии на местной Маргарите. Вот это настоящий мастер!..
А теперь снова припадем к национальным корням.
Вот мелькнуло имя Мамина-Сибиряка. Тайну «Приваловских миллионов» раскрыл сам писатель, а вот каковы генетические тайны его самого? Имя-отчество писателя Дмитрий Наркисович. Предки — из белого духовенства. Но смущает имя Наркис — русское ли оно?..
У Александра Шеллера-Михайлова тайн нет. Он родился в семье обрусевшего эстонца. В 60–80-е годы прошлого столетия Шеллер-Михайлов пользовался популярностью у русского демократического читателя: романы «Господа Обносковы», «Голь», «Алчущие» и т. д. Шеллер-Михайлов считал, что интеллигенция призвана руководить народом.
Мода на Шеллера-Михайлова давно прошла, а вот популярность Леонида Андреева дожила до наших дней.
В воспоминаниях Бориса Зайцева сказано, что Леонид Андреев как-то сразу поразил, вызвал восторг и раздражение… его имя летало по России. Слава сразу открылась ему. Но и сослужила плохую службу: вывела на базар, всячески стала трепать, язвить и отравлять… Следует вспомнить и знаменитый отзыв Льва Толстого: «Он пугает, а мне не страшно».
Если бы довелось писать монографию о Леониде Андрееве, то тут есть где развернуться: личность Леонида Андреева весьма яркая и оригинальная. Работал тяжело («Перья мне кажутся неудобными, процесс письма — слишком медленным»). Читать не любил (««Капитанская дочка» надоела: как барышня с Тверского бульвара»). Его жестоко мучил наследственный алкоголизм. Свое отношение к политическим событиям выразил наиболее искренне в рассказе «Так было — так будет», 1906 год. Две реплики из этого рассказа:
«— Нужно убить власть, — сказал один.
— Нужно убить рабов. Власти нет — есть только рабство».
«Жизнь Василия Фивейского», «Жизнь человека», «Царь-голод», «Иуда Искариот и другие» — интереснейшие вещи, вышедшие из-под пера Леонида Андреева. В отличие от Максима Горького он не писал, что «человек — это звучит гордо», напротив, был пессимистом, относился к жизни как к хаотическому и иррациональному потоку бытия, в котором человек обречен на одиночество. Считал, что человек — «сплетенный из непримиримых противоречий инстинкта и интеллекта… навсегда лишен возможности достичь какой-либо внутренней гармонии». Эти взгляды Леонида Андреева выражены в рассказе «Проклятие зверя» (1908) и в повести-памфлете «Мои записки» (1908).