5-ый пункт, или Коктейль «Россия»
Шрифт:
Сейчас я стою на лестнице. Возле меня — евреи. Я пережил всю боль за поругание революции большевиками, весь ужас — озверения масс, весь гнет — мести и ярости расколовшихся групп народа. Но ведь самое болезненное, самое гнетущее, самое кровавое я пережил как еврей.
И вот почему я думаю, что грех — убить в своей душе чувство сродства с евреями, и что для всей еврейской интеллигенции открылось непреложное жизненное дело — мыслить об исходе еврейских масс. Куда? Не знаю… Но для меня ясно, что лестница не дом, не родина. И понял, что нужно, непременно нужно еврею отдать все свои силы, мысли, чувства и действия, сейчас, евреям».
Вот такой ответ Илье Эренбургу
Но оставим всю эту сложную и страстную проблематику. Лучше обратимся к словосочетанию: поэт Эренбург. Для многих оно непривычно. Писатель, публицист — да. Но поэт? И поэт тоже. И вот подтверждение, — одно из ранних стихотворений Эренбурга:
В одежде гордого сеньора На сцену выхода я ждал, Но по ошибке режиссера На пять столетий опоздал. Влача тяжелые доспехи И замедляя ровный шаг, Я прохожу при громком смехе Забавы жаждущих зевак. Теперь бы, предлагая даме Свой меч рукою осенить, Умчаться с вернымии слугами На швабов ужас наводить… А после с строгим капелланом Благодарить святую Мать И перед мрачным Ватиканом Покорно голову склонять. Но кто теперь поверит в Бога — Над ним смеется сам аббат, И только пристально и строго О нем преданья говорят. Как жалобно сверкают латы При электрических огнях, И звуки рыцарской расплаты На сильных не наводят страх. А мне осталось только плавно Слагать усталые стихи. И пусть они звучат забавно, — Я их пою, они — мои.Эренбург опоздал с рождением, но, как говорит другой поэт, «времена не выбирают». Раз выпал XX век, значит, пришлось жить и бороться в нем. Эренбург дважды получал Сталинскую премию, но находился и на грани ареста, так как был «активным борцом за мир». Ходил в космополитах. Подвергался нещадной критике. Но выжил, не сломался. Его перу принадлежат три, на мой взгляд, знаковые вещи: сатирический роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1922), повесть «Оттепель» (1954) и грандиозные мемуары «Люди, годы, жизнь» (1961–1966).
Сначала Эренбург воспевал Россию, затем по-своему любил и защищал Советский Союз. «В 1949 году в Париже во время Первого конгресса сторонников мира один журналист спросил меня, как я отношусь к статье, напечатанной в советской газете, где Мольер назван слабым драматургом,
Россия Россией, но и Парижа писатель не забывал. В 1945 году Илья Эренбург написал стихотворение «Ты говоришь, что я замолк…». Концовка его такая:
Прости, что жил я в том лесу, Что все я пережил и выжил, Что до могилы донесу Большие сумерки Парижа.Но хватит об Эренбурге, не диссертация ведь. Надо и о других замолвить словечко.
Семен Юшкевич. До революции вышло его полное собрание сочинений в 15 томах. «Певец человеческого горя» — так называл Юшкевича Корней Чуковский. В основном он писал об евреях, о жизни в «черте оседлости». Одну из его пьес, «В чужом городе» (1905), поставил Мейерхольд. Критики считали, что Юшкевич в свое творчество вложил «еврейскую душу, еврейское сердце, еврейские нервы и еврейский ум». По словам Павла Милюкова, это было «служение русской литературе», так как писатель «дал понять и почувствовать жизнь еврейского народа».
Но, конечно, больше, чем Юшкевич, отразил еврейскую жизнь Шолом-Алейхем (Шолом Рабинович). Одна только фраза, вложенная в уста мальчика Мотла, чего стоит: «Мне хорошо — я сирота…»
Как выразился нарком Луначарский: «…вместе со своими героями Шолом-Алейхем разрешал внутренние противоречия жизни в смехе».
А внешние?..
«Евреи ведь и сами не станут отрицать, что они народ поставщиков, принявших на себя миссию поставлять всему миру знаменитостей, отдавая все, что у них есть лучшего и прекраснейшего…»
Спиноза, Гейне, Кафка, Марсель Пруст, Модильяни, Стефан Цвейг, Фрейд, Нильс Бор, Жак Оффенбах, Сара Бернар, Эжен Ионеско и другие звезды первой величины.
В Америке Шолом-Алейхема звали сначала еврейским Марком Твеном, а затем еврейским Шекспиром.
«— Что вы поделываете, пане Шолом-Алейхем?
— Что нам поделывать? Пишем.
— Что пишем?
— Что нам писать? Что видим, про то и пишем».
«Какие-то «птичьи» профессии, — улыбался Шолом-Алейхем. — Маклеры, агенты, сваты, менялы, журналисты… Вы слышите? Менахем-Мендл — «писатель»! Разговаривать уговаривать, переговаривать, заговаривать…»
О, Шолом-Алейхем — тоже необъятная тема. Он обожал шутки. Шутил, чтобы люди не плакали. И еще — задавал вопросы.
«А что такое еврей и нееврей? И зачем Бог создал евреев и неевреев? А уж если он создал и тех и других, то почему они должны быть так разобщены, почему должны ненавидеть друг друга, как если бы одни были от Бога, а другие — не от Бога?»
Простенький вопрос. А ответа практически нет. Почему Иван ненавидит порой Абрама? И откуда взялся этот неприятно, дурно пахнущий антисемитизм?..
Максим Горький, друживший со многими евреями, писал: «Я убежден, я знаю, что в массе своей евреи — к изумлению моему — обнаруживают больше разумной любви к России, чем многие русские».
В годы первой мировой войны, отмечает историк Владлен Сироткин, немало крещеных евреев храбро сражалось «за веру, царя и отечество» и было награждено орденами и медалями («Иностранец», 1995 № 7).
А есть ли плохие евреи? Австрийский журналист, основоположник политического сионизма Теодор Герцль говорил: «Все народы имеют своих подонков. Почему же вы отказываете в этой привилегии евреям?»