500
Шрифт:
Дело было во вторник, в восемь вечера. Обычно я не из тех, кто жалуется, но у меня выдалась совсем хреновая неделя — сперва я едва не обморозился, потом на меня попытались навесить тяжкие уголовные преступления. Вдобавок я подхватил небывалую простуду, возможно усугубленную тем, что я наловил ноздрями всякой плавающей в Анакостии заразы. Итак, я сидел, сгорбившись над ноутбуком, за кухонным столом, проглядывая список потенциальных кандидатов на место таинственного «объекта 23», который, казалось, никогда не кончится.
Я уже почти добрался до конца. Надо было сделать перерыв — хотя бы просто чтобы
Энни в спортивных трусиках и в моей толстовке в явной нерешительности застыла перед открытым холодильником. Изучив несколько кафешных контейнеров с едой навынос, она повернулась ко мне и обнаружила, что я ее разглядываю.
— Что такое? — устремились на меня ее чудесные голубые глаза, слегка взметнулись завитки волос.
— Ты, — улыбнулся я.
— У тебя что-то не так, Форд?
— Все в порядке. Я просто люблю за тобой наблюдать.
— Очень мило.
— Не обращай внимания, — сказал я и закрыл ноутбук. — Иди-ка сюда.
Скользнув к Энни, я обнял ее и крутанулся с ней по кухне. Она положила голову мне на плечо.
— Давай я приготовлю для тебя ужин, — предложил я.
— Что это ты задумал?
— Ничего. С чего такая подозрительность? Это такая же ловушка, как ты сама. И подстерегать тебя она будет каждый день. Как насчет того, чтобы поужинать, пропустить по паре стаканчиков вина, а потом отправиться в «Гибсон»? Все будет, как ты захочешь!
«Гибсон» — это бар в стиле ретро на Ю-стрит, где очень уютно и спокойно. В духе тех старых добрых заведений, где в пору «сухого закона» из-под полы торговали спиртным. И я бы на него не польстился, сочтя за слишком уж вычурное, если бы бармены там едва ли не с набожностью относились к своим напиткам.
— А после потанцуем? — спросила Энни.
— Посмотрим.
— Тогда я пойду приведу себя в порядок, пока ты не опомнился, — улыбнулась она, направляясь к лестнице.
В холодильнике у меня имелись стейки «Нью-Йорк стрип». Я налил на сковороду масло, поставил разогреваться, достал салат. Энни между тем скрылась в спальне и негромко включила радио — она старалась всегда быть в курсе новостей.
Даже в собственном холодильнике я никогда ничего не могу найти. Наверное, это участь всех мужчин. Я поднялся по лестнице, чтобы спросить Энни, где может прятаться горчица…
И вдруг остановился как вкопанный. Ошибки быть не могло. Голос «объекта 23» доносился из спальни.
Я толкнул дверь. «Объект 23» выступал по радио. Все, что я знал об обладателе этого голоса, было сопряжено с насилием — и страх того, что с ним может сделать Генри, и угрозы самого «Двадцать третьего» напасть на Дэвиса в ответ. Теперь же он уверенно бубнил, сухо, четко и совершенно спокойно.
«Прежде чем мы перейдем к вопросу об экстрадиции, — неслось из металлического динамика, — не следует ли нам рассмотреть границы юрисдикции: не нарушают ли указанные преступления права наций?»
— Что это? — спросил я у Энни.
— Ты о чем?
— По радио?
— Не знаю. Новости. — Она отвернулась от зеркала на комоде. — Какое-то дело слушается в Верховном суде.
В этот момент послышался голос репортера:
«Это
Я сбежал вниз, «разбудил» лэптоп и поскорее нашел какую-нибудь аудиозапись Малькольма Хаскинса. Об этом человеке в Вашингтоне слышали буквально все — однако знали его, в сущности, немногие. Жил он довольно замкнуто, стараясь избегать всяческие торжества и посиделки. За все то время, что я тусовался в высшем обществе округа Колумбия, мне довелось встретить его лишь однажды — в гостях у Чипа. Тут я припомнил: на той же вечеринке была и Ирина.
Будучи членом Верховного суда, он на самом деле обладал гораздо большей властью, чем сам председатель. Человек умеренных взглядов, Хаскинс при голосовании часто давал пятый, решающий голос. В некотором смысле он имел даже больше политического влияния, чем кто-либо из столичных деятелей, будучи совершенно независимым: у него была солидная работа, чтобы себя прокормить, и ему не требовалось устраивать акции по сбору денег или заключать какие-то сделки. Вынесенные им решения уже не подлежали обжалованию.
И я знал, что этот человек имеется в моем списке.
Я нашел несколько видеозаписей с прошлогодних судебных прений и вслушался в его голос. Затем включил запись с прослушки «объекта 23», стянутую у моих шефов в Колумбии:
«Дай бог, это всего лишь паранойя. Но увы! Я, кажется, нашел человека, владеющего информацией. И мне надо добраться до него раньше, чем доберутся они. Они пойдут на все, чтобы заполучить улику. И если она окажется у них — я знаю, совершенно точно знаю, что мне конец».
Я по несколько раз прогнал обе записи: на одной говорил столп закона, на другой — загнанный в угол человек, напуганный и потому особенно опасный. Я попытался успокоиться, не реагировать так остро. Совершенно точно это был один и тот же человек: Малькольм Хаскинс.
— Майк! — заорала вдруг Энни. — Плита!
Пламя от горящего масла вздыбилось на три фута. Мне казалось, я должен был выключить газ, прежде чем прослушивать записи. Я мигом подскочил к плите, стянул крышку с большой кастрюли и накрыл ею сковороду. Огненные язычки пару раз выбились по сторонам и опали, пламя погасло.
Итак, я едва не спалил себя, свой дом и девушку своей мечты. И все же сажа на посуде и клубящийся под потолком дым были теперь самыми распоследними моими проблемами.
Глава шестнадцатая
После того как я увязал обладателя записанного Дэвисом голоса с личностью Малькольма Хаскинса, многие загадки последних недель начали для меня проясняться.
К примеру, те прения в суде, что я частично услышал по радио. Это заседание Верховного суда велось по делу об экстрадиции и касалось Закона о правонарушениях в отношении иностранцев. Сей закон восходит к самому созданию нашего государства. Если вкратце, то там говорится, что в определенных обстоятельствах некое лицо могут привлечь к суду в Америке за военные преступления, совершенные в любом краю земли.