52 причины моей ненависти к отцу
Шрифт:
— На самом деле, — размеренно начинает Брюс, открывая на столе папку-скоросшиватель и размещая очки в прямоугольной оправе на своем носу, — твой отец имеет очень конкретный план насчет того, как ты проведешь этот год.
Я громко фыркаю.
— Что ж, лучше бы ему включать в себя яхту в Средиземном море.
— Не включает, — невозмутимо парирует он, глядя на меня поверх кончика носа. — Твой отец хотел бы, чтобы ты провела следующий год, работая.
— Работая? — повторяю я недоверчиво, как будто
— Да, — будничным тоном отвечает Брюс.
— Если мой отец думает, что я весь год буду следовать за ним как какая-то мелкая собачонка, делая вид, что мне есть дело до этих глупых таблиц и заявлений, то он глубоко ошибается. Я не Эр Джей.
— Нет, — говорит Брюс, снимая очки и кладя их на открытую папку. — Твой папа не намеревается давать тебе работу в «Ларраби Медиа».
Я чувствую некое чувство облегчения, но оно длится не долго.
— И где, по его намерениям, я тогда буду работать?
— Твой отец считает, что наибольшую пользу тебе принесут несколько различных работ. Фуршет профессий, если пожелаешь. Он верит, что это ключ к помощи тебе осознать каждодневные трудности, которые большинству людей в этом мире приходится претерпевать, чтобы получить хотя бы часть того, чем ты была милостиво одарена.
Я закатываю глаза.
— Перестань быть Матерью Терезой, Брюс, и давай уже ближе к делу.
Он снисходительно улыбается.
— Твой отец подобрал тебе ровно пятьдесят два места работы.
— Пятьдесят два, — в шоке повторяю я. — Он хочет, чтобы я работала на пятидесяти двух работах?!
— Да. По одной на каждую неделю года.
— Но это же просто как... шантаж... Это не может быть законно.
— Уверяю тебя, все абсолютно законно, — обороняется он, его голос моментально становится таким помпезным голосом адвоката из зала суда, как всегда, когда поднимается тема законности.
— О каком роде работ мы говорим? Съемки? Моделинг?
Брюс выглядит, как будто пытается сдержать смешок, чем умудряется разозлить меня еще сильнее.
— Нет, — отвечает он, фирменно качая головой. — Эти работы... что ж, слегка менее гламурны. Скорее, с минимальным уровнем заработной платы. Чтобы показать тебе, как живет другая половина.
— Какая еще другая половина? — огрызаюсь я.
— Та половина, что не получает Мерседес стоимостью в полмиллиона долларов, а на следующий день не разбивает его о мини-маркет.
Я так сильно прикусываю язык, что могу почувствовать вкус металла.
Брюс протягивает мне листок бумаги.
— Вот полный перечень рабочих мест, которые ты будешь занимать в течение следующего года. По графику завтра первый день.
Я
— Черта с два я буду все это делать!
— Боюсь, у тебя нет выбора, Лекс, — говорит он, поднимая бумагу с пола, куда та приземлилась, и убирая ее обратно в папку. — Если ты, конечно, не хочешь лишиться своего трастового фонда.
Я начинаю вышагивать по кабинету, бормоча про себя:
— Это просто смешно! Он не может заставлять меня делать это. — Я останавливаюсь и поворачиваюсь к Брюсу, потрясая руками в воздухе. — Он с ума сошел?
— На самом деле, — отвечает Брюс на мой риторический вопрос, — я, случается, думаю, что это самое здравомыслящее решение, принятое им за долгое время.
— Ради Бога, я Ларраби! — кричу. — Это должно хоть что-то значить. Ларраби не работают на автозаправках.
— Мне следует напомнить тебе, с чего начинал твой отец? — вскользь замечает Брюс. — О его низком происхождении?
Нет, спасибо. Мне напоминают об этом каждый день. В каждой журнальной статье об отце или обо мне. О том, как он начал с нуля — несколько сотрудников в местной газете небольшого городка, — и как сейчас у него есть все, и почему он не собирается привить ценности трудолюбия своей избалованной дочурке?
Но я не говорю этого Брюсу. Не собираюсь давать ему еще причин наезжать на меня. Вместо этого я игнорирую вопрос и кричу:
— Этот трастовый фонд мой! Он оформлен на мое имя. Он обещан мне! Так же, как и другим. Эр Джею, Харрисону, Хадсону и Куперу. Они получили, что им обещали. Никого из них не подвергали этому безумию. Никто из них не должен был вытирать столов, или мыть посуду, или что там еще в этом дурацком списке. Все они получили свои двадцать пять миллионов. Он не может вот так просто забрать свои слова назад. Он не может просто передумать, не предупреждая. Я заработала эти деньги.
Брюс, по-видимому, больше не может сдерживаться и разражается бурным смехом.
— Заработала? Делая что, позволь узнать?
Я так зла прямо сейчас, мои ноздри расширяются, а дыхание вырывается рваными хрипами. Я начинаю ходить быстрее в надежде, что это успокоит мои нервы, но в основном так мои ноги делают что-то кроме как исполнения карате-приема на столе Брюса.
— Это не честно, — шиплю я.
— Ну, — говорит Брюс, доставая из коробочки рядом с компьютером бумажную салфетку и потирая линзы очков, — «честность» — понятие относительное, как считаешь?