7том. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле
Шрифт:
Этим я не хочу сказать, что каждое слово в пятой книге принадлежит Рабле. Возможно, что автор не успел закончить свое произведение. В нем были пропуски и непонятные места. Издатель разъяснял и дополнял его по мере надобности, а иногда, может быть, и вовсе без надобности; он желал устранить его недостатки и заодно выказать свой талант. В те времена издатели понимали свои обязанности иначе, чем их понимают теперь. Они не считали нужным бережно относиться к текстам, они любили их украшать. Все посмертные произведения писателей XVI века наглядно свидетельствуют об издательском произволе. Не удивительно, что следы его мы находим и в пятой книге «Пантагрюэля», в дошедшем до нас тексте. Должен сознаться, что
О нет, Рабле — не мертв. Он книгу издал снова.
Часть лучшая его по смерти в нас живет.
Сей том себе даря, мы дарим в свой черед
Бессмертье автору творения такого, — [593]
то есть, насколько я могу понять: Рабле умер, но он ожил вновь, чтобы подарить нам эту книгу. Согласитесь, что только под таким соусом и можно было выпустить подделку. Однако приходится считаться и с неуклюжестью бездарного рифмача, и в таком случае это может значить вот что: Рабле не умер, поскольку он живет в своей книге. Если мы будем продолжать эту дискуссию, то наши сомнения лишь возрастут. Откроем же загадочную книгу.
593
Перевод Ю. Корнеева.
ПЯТАЯ КНИГА
Эта посмертная книга содержит в себе продолжение и конец путешествия Пантагрюэля и его свиты к оракулу Божественной Бутылки. Мы не станем изучать ее столь же внимательно, как предыдущие, ибо если в целом она и представляется мне творением Рабле, то все же мы не можем сказать с уверенностью, что именно в ней принадлежит ему, а также по той причине, что аллегория, охладившая уже столько глав четвертой книги, занимает здесь очень большое место и наводит уныние и скуку, между тем как тон автора становится все более суровым, а нападки на «нечистую силу» и «Пушистых Котов» по своей ожесточенности превосходят все, что Рабле когда-либо о них писал.
Мореплаватели причаливают сперва к острову Звонкому, где стоит немолчный звон колоколов. Рабле не выносил колокольного звона, так что довольно мрачная картина этой страны, по всей видимости, нарисована им. Остров населен сидящими в клетках птицами из духовного сословия, на что указывают их названия: клирцы, инокцы, священцы, аббатцы, епископцы, кардинцы и, единственный в своем роде, папец, а также клирицы, инокицы, священницы, аббатицы, епископицы, кардиницы и папицы. Все это перелетные птицы, прилетевшие из далеких стран. Некоторые прибыли сюда еще совсем молодыми по настоянию матерей, не потерпевших их присутствия у себя в доме. Большинство явилось из чрезвычайно обширной страны, называемой «Голодный день». Иными словами: население монастырей увеличивают жестокий эгоизм родителей и нужда многосемейных.
На этом острове Панург рассказывает притчу о жеребце и осле. Она достойна нашего автора. Тех из вас, кто не убоится вольностей старинного языка, я отсылаю к ней.
Некоторое время спустя путешественники пристают к Острову железных изделий. На деревьях здесь растут вместо плодов рабочий инструмент и оружие: заступы, кирки, косы, серпы, скребки, топоры, косари, пилы, рубанки, садовые ножницы, клещи, ножи и кинжалы. Кто хочет обзавестись каким-нибудь инструментом или оружием, тому достаточно тряхнуть дерево, и железные плоды, падая, сами прикрепляются к рукояткам или попадают в ножны, растущие как раз под ними. Каждый волен истолковать этот миф, как ему заблагорассудится.
Затем
На Острове плутней мы сталкиваемся с той породой людей, что здравствует и ныне: это продавцы поддельных древностей. Один из них продает пантагрюэлистам кусочек скорлупки от двух яиц, снесенных Ледой. Как известно, во времена Рабле обладатели «реликвий» за особую мзду давали потрогать перо архангела Гавриила.
Затем корабли Пантагрюэля пристают к Острову осуждения, где заседает уголовный суд. Судьями являются здесь Пушистые Коты. Как у настоящих котов, у них есть и шерсть и когти. Вот как изображает их автор: «Они вешают, жгут, четвертуют, обезглавливают, умерщвляют, бросают в тюрьмы, разоряют и губят все. Порок у них именуется добродетелью, злоба переименована в доброту, измена зовется верностью, кража — щедростью. Девизом им служит грабеж. Люди так же мало знают об их злобе, как о еврейской каббале, — вот почему Пушистых Котов ненавидят, борются с ними и карают их не так, как бы следовало. Но если их когда-нибудь выведут на чистую воду и изобличат перед всем светом, то не найдется такого красноречивого оратора, такого сурового закона и такого могущественного правителя, которые не дали бы сжечь их живьем в их норе».
Затем мы причаливаем к Острову апедевтов: это — Остров казначейства. Апедевты заняты исключительно тем, что кладут под пресс дома, луга, поля и выдавливают из них деньги, причем к королю поступает лишь часть этих денег. Остальное исчезает.
Затем мы отправляемся на остров Раздутый. Описание этих толстяков, которые, наевшись до отвала, с ужасным треском лопаются от жира, вероятно, доставляло нашим предкам не меньше удовольствия, чем какая-нибудь картина Брейгеля Старшего [594] . Нас влечет к ним теперь лишь интерес к старине и чисто археологическая любознательность.
594
Брейгель Старший Питер (1525–1569) — фламандский художник, автор полных юмора и грубоватого реализма картин из народной жизни.
Отойдя на раздутых парусах от острова Раздутого (к сожалению, игра слов имеется в тексте), мы попадаем в королевство Квинтэссенцию, страну изобретательных и хитроумных людей. Все здесь заняты делом: одни белят эфиопов, оттирая им живот корзинкой, другие пашут на лисицах; кто режет огонь ножом, кто черпает решетом воду; есть и такие, что измеряют скачки блох, есть и такие, что охраняют луну от волков.
Столь просвещенные люди не могут, однако, ничего сообщить пантагрюэльцам об оракуле; те продолжают свой путь и высаживаются на острове Годосе, где дороги ходят. Они сами собой приходят в движение и передвигаются как одушевленные существа.
На вопрос:
— Куда идет эта дорога?
Здесь отвечают:
— К такому-то приходу, к такому-то городу, к такой-то реке.
Ответ обычный. Но на Годосе его надо понимать буквально. Путники, выбрав нужную им дорогу, без особых трудов и усилий прибывают к месту своего назначения.
Отсюда был сделан вывод, что Рабле предвосхитил движущийся тротуар, показанный на выставке 1900 года. Вернее всего, наш автор, любивший позабавиться, играет на обиходном выражении: эта дорога идет оттуда-то и туда-то.