8том. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма
Шрифт:
То же самое, несомненно, произойдет и с европейскими народами. Связывающие их уже теперь братские чувства смогут беспрепятственно развиваться в интересах всемирной цивилизации с того дня, когда взаимоотношения между ними будут наконец урегулированы посредством хорошего административного и экономического механизма.
Письмо к издателю Альберту Лангену [605]
1904 г.
605
В 1904 г. А. Ланген в ознаменование 10-летнего юбилея своего мюнхенского издательства опубликовал каталог 389-ти изданных им книг, а также автобиографии 36-ти писателей, печатавшихся в его издательстве (Albert Langens Verlag — Katalog, 1904), в том числе автобиографию А. Франса.
Дорогой
Я родился на набережной Малакэ, против Лувра, среди сокровищ наук и искусств. Отец мой был книгопродавцем. В корпорации книгопродавцев считалось непреложной истиной, что книгопродавец должен торговать книгами, а не читать их. Мой отец много читал. Ему не удалось разбогатеть.
Очень рано я почувствовал тягу к знаниям. Мне хотелось знать все. Именно поэтому я и не стал ученым. Ученый уже в ранней молодости должен примириться с мыслью о том, что об огромном окружающем его мире ему суждено знать очень немногое. Как-то раз в музее Зоологического сада я спросил у одного крупного геолога про клык мамонта. «Это не в моей витрине» [606] , — резонно ответил этот типичный для своего круга человек. Мне же никогда не удавалось отказать себе в удовольствии заглянуть в чужие витрины.
606
«Это не в моей витрине». — Эту фразу А. Франс использовал для характеристики ограниченного псевдоученого в романе «Красная лилия».
Я не буду говорить о своих школьных занятиях. С моей точки зрения, есть только одна полезная для умственного развития школа — не учиться в школе вообще. Когда я стал уже достаточно взрослым, чтобы самому решать свою судьбу, я пытался заниматься всем, чем угодно, но только не литературой, и принялся писать лишь после того, как убедился, что это единственное занятие, для которого я пригоден.
Говорят, что я пишу хорошо. Если это действительно так, то я объясняю это двумя причинами. Во-первых, я много прислушивался к речи ремесленников и людей из народа. Языку учат нас они. И, напротив, светские люди и учителя говорят на языке искусственном и фальшивом. Вторая причина, по которой я, быть может, пишу неплохо, заключается в том, что я никогда не старался украсить свой язык и всегда стремился точно выражать свои мысли.
Я поступил в библиотеку Сената. Для меня это не было напрасно потерянным временем, ибо там я научился разбираться в политике и сделал кое-какие наблюдения, позволившие мне впоследствии самостоятельно судить о многих социальных вопросах.
В этот период Виктор Гюго был сенатором [607] . Я приглядывался к нему. Все говорили мне, что ему свойственна великая гордыня и мелкое тщеславие. Однако вскоре я заметил, что все мои коллеги, служащие Сената, привратники, истопники не менее горды и куда более тщеславны, чем он.
607
…Гюго был избран сенатором. — Гюго был избран сенатором в 1876 г.
Я занимал в Люксембургском дворце скромную должность с жалованием двести франков в месяц. Как ни странно, но и эта должность создала мне врагов. Как всегда бывает, враги эти оказались для меня весьма полезны: они меня вынудили подать в отставку, и я обрел свободу и независимость для литературных занятий. Наши враги — лучшие кузнецы нашего счастья.
Став свободным, я много путешествовал, особенно по Италии. Я без конца наслаждался зрелищем стран, городов, картин, статуй. Я видел Египет, Грецию. Мои глаза напились красотою до опьянения.
Мне кажется, что я обладаю довольно ясным умом. Я — ученик Кондильяка. И когда мне говорят, что у него нет больше учеников, я отвечаю словами Мартена из «Кандида»: «Остался я!»
Ни на одну минуту я не дал ввести себя в заблуждение преступникам из генерального штаба, которые изощрялись во лжи и подлогах ради того, чтобы погубить невинного человека. Я нашел единомышленников в лице многих французских социалистов, которые понимали, что дело ничем не примечательного офицера еврея может породить большое общественное движение. Я всегда сочувствовал обездоленным и уважал труд. Я с живейшим участием слежу за усилиями пролетариата всех стран, борющегося за свое освобождение. Я знаю, что это освобождение явится делом самих пролетариев, и с радостью повторяю слова Ансиля [608] , замечательного человека, которым я восхищаюсь: «Единение трудящихся принесет мир всему человечеству».
608
Ансиль Эдуард (1856–1937) — один из организаторов бельгийской социалистической партии.
«Разбирайтесь сами, я не хочу быть судьею в этом»
1905 г.
Господин Комб, человек весьма сведущий в церковных делах, недавно в разговоре с одним журналистом обсуждал интереснейшее мнение римской курии о конкордате [610] . По словам первого министра французской республики, Пий IX и Антонелли [611] утверждали, что конкордат является не двусторонним договором, а уступкой Святейшего престола, и что, следовательно, папа может в любую минуту взять обратно власть, дарованную им лишь под давлением необходимости.
609
Франс активно поддерживал антиклерикальную политику премьер-министра радикала Эмиля Комба (1902–1905). Он написал предисловие к книге Комба «Антиклерикальная кампания 1902–1903 года», вышедшей в январе 1904 г. В марте 1904 г. это предисловие было издано отдельной книгой под заглавием «Черная партия». Текст «Черной партии» был затем включен Франсом в состав книги «Церковь и республика» (главы III–IV и X). Книга «Церковь и республика» вышла в январе 1905 г. в издательстве Эдуарда Пельтана в серии «Дешевая социальная и философская библиотека».
610
Конкордат — соглашение между главой государства и папой, определяющее положение католической церкви в данном государстве. Здесь имеется в виду конкордат 1801 г., заключенный между Наполеоном и папой Пием VII, по которому католицизм признавался государственной религией Франции (действовал до 1905 г.).
611
Антонелли Джакомо — кардинал, статс-секретарь папы Пия IX, фактический правитель папского государства в 70-е гг. XIX в.
И он добавил:
— Это мнение, по-моему, еще очень распространено в Риме.
Я готов согласиться с г-ном Комбом. Но для большей убедительности следует углубиться в каноническое право вплоть до крещения Константина [612] , что мы и сделаем по возможности бегло. Тема эта серьезная, быть может, она окажется не слишком скучной.
612
…вплоть до крещения Константина… — Римский император (306–337) Константин, желая предотвратить распад государства, пытался ввести в Римской империи единую религию — христианство и сам крестился перед смертью.
Римско-католическая церковь — сила одновременно духовная и светская. Ее право главенствовать над миром основано на канонических текстах евангелия, на традициях церкви первых веков, на даре Константина [613] , на священных канонах и священных декреталиях [614] .
Чем бы она ни владела — обширной территорией или одним дворцом, римско-католическая церковь есть не что иное, как государство. Это светская власть, отличающаяся от всякой другой власти лишь тем, что она не ставит никаких пределов своему владычеству и не может сделать этого, не отказываясь от своего божественного происхождения, не искажая своего характера, не предавая и не отрицая самое себя. В отличие от других вполне земных государств, которые приспосабливаются к условиям, созданным человеком и природой, и подчиняют свою волю, свои действия и свои законы внешним обстоятельствам, церковь не может ни поступиться своим могуществом, которое, по ее неизменному учению, даровано ей свыше, ни отказаться от прав, якобы полученных от бога.
613
Дар Константина — фальшивый документ, сфабрикованный папской курией во второй половине VIII в., чтобы оправдать притязания папского престола на светскую власть. Согласно этому документу, будто бы данному папе Сильвестру I императором Константином, римскому папе предоставлялась власть, равная императорской, над странами Западной Европы.
614
Священные декреталии — папские послания по вопросам религии и церкви.