99 имен Серебряного века
Шрифт:
Клычкова обвинили в том, что он является членом антисоветской организации «Трудовая крестьянская партия» и имел связь со Львом Каменевым. Приговор: десять лет без права переписки. Это означало: расстрел. Жена Клычкова написала отчаянное письмо «дорогому Иосифу Виссарионовичу» и поставила вопрос: «Так ли нужна его (Клычкова) гибель для торжествующей и победной революции?..»
Вместо ответа последовал расстрел. Условная дата роковой развязки: 8 октября. Где расстреляли 48-летнего Сергея Клычкова, точно неизвестно. Посмертная реабилитация поэта произошла в 1956 году. С 1985 года вновь стали выходить книги.
Свое стихотворение «Предчувствие» в 1917 году закончил Клычков такими
КЛЮЕВ
Николай Алексеевич
10(22).X.1884, дер. Каштуги Олонецкой губернии (ныне Вологодская обл.) — погиб в период 23–25.X.1937 в Томске в заключении
На Парнасе Серебряного века у Николая Клюева особое место. Он — представитель народа, фольклорный певец, мастер-стилизатор народных преданий и сказаний. Клюев действительно вышел из народа, хотя многое о себе сочинил сам: «Сын великих озер», «Гомер русского Севера», «Олонецкий Лонгфелло», «правнук Аввакума», «Королевич Еруслан» и т. д. И одевался он нарочито по-народному: смазные сапоги, домотканая рубаха-косоворотка, армяк, крест. А под всем этим скрывался довольно сложный, противоречивый человек, прирожденный актер, изображающий из себя «олонецкого мужичка». Его хотели видеть мужиком, он и старался им быть.
«Приехав в Петербург, — писал Георгий Иванов, — Клюев попал тотчас же под влияние Городецкого и твердо усвоил приемы мужика-травести». И далее в «Петербургских зимах» Георгий Иванов вспоминает:
«Я как-то зашел к Клюеву. Клетушка оказалась номером Отель де Франс, с целым ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике.
— Маракую малость по-бусурманскому, — заметил он мой удивленный взгляд. — Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох, голосистей… — Да что ж это я, — взволновался он, — дорогого гостя как принимаю. Садись, сынок, садись, голубе. Чем угощать прикажешь? Чаю не пью, табаку не курю, пряника медового не припас. А то, — он подмигнул, — если не торопишься, может, пополудничаем вместе. Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз. Тут, за углом. Альбертом зовут.
Я не торопился.
— Ну, вот и ладно, ну, вот и чудесно — сейчас обряжусь…
— Зачем же вам переодеваться?
— Что ты, что ты — разве можно? Собаки засмеют. Обожди минутку — я духом.
Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке:
— Ну, вот — так-то лучше!
— Да ведь в ресторан в таком виде как раз и не пустят.
— В общую и не просимся. Куда нам, мужичкам, промеж господ? Знай, сверчок, свой шесток. А мы не в общем, мы в клетушку-комнатушку, отдельный то есть. Туда и нам можно…»
«Чудесный поэт, хитрый и умный», — свидетельствовал о Клюеве Сергей Городецкий. Сам же Клюев называл себя «поэтом великой страны, ее красоты и судьбы».
Первое свое стихотворение Клюев опубликовал в петербургском альманахе «Новые поэты» (1904), и называлось оно «Не сбылись радужные грезы…» Символическое название всей жизни Клюева. Он грезил о Китеже, древнем граде, опустившемся на дно озера Светлояр. Создал миф об «избяной Индии» — стране райского блаженства, идеале мужицкой мечты. А
Теперь несколько слов о детстве. Большое влияние на Клюева имела мать Прасковья Дмитриевна, происходившая из старообрядцев. Она внесла в душу будущего поэта «песенный склад и всякую словесную мудрость». Добавили старцы на Соловках, куда 14-летнего Клюева послала мать «на выучку».
Далее в судьбе Клюева возникла тюрьма (1906) — «за подстрекательство крестьян к неплатежу податей и в агитации среди крестьян противозаконных идей Всероссийского крестьянского союза». Это были первые для Клюева «тюремные кошмары». Вторые — армия, в которой он не хотел служить, так как считал грехом воевать и носить оружие. Однако по состоянию здоровья Клюев в конечном счете был освобожден от службы.
Важный этап в жизни Клюева — сначала переписка (с 1907 года), а затем встреча (1911) с Александром Блоком. «Барин»-поэт и поэт-«мужик». В архиве Блока сохранилось 55 стихотворений, присланных Клюевым с просьбой оценить их и помочь напечатать. Клюев для Блока был интересен как выразитель религиозно-патриархальной и вместе с тем бунтующей и мятежной России. «Огненные», «золотые слова» Клюева притягивали к себе Блока. Раскольничья народная Русь на какой-то период была для Блока приглядней, чем упорядоченная помещичья аристократическая Россия.
Блок был не менее интересен для Клюева. Сначала Клюев выступал перед Блоком как проситель перед господином, затем начал говорить с ним на равных, как поэт с поэтом. И наконец Клюев выступил как обличитель той литературы, к которой принадлежал Блок, предъявил претензии к декадентству: «Творчество художников-декадентов, без сомнения, принесло миру больше вреда, чем пользы». Более того, Клюев пытался перетащить Блока на свою сторону, склонить его к «уходу», к разрыву со своей дворянско-интеллигентской средой. Призывал отказаться от всякой «иноземщины», служить только Божьей России.
Долго ль обветренный флаг Будет трепаться так жалко?.. Есть у нас зимний очаг, Матери мерная прялка… —писал Клюев в одном из стихотворений, посвященных Блоку.
Перевербовать Блока Клюеву не удалось, но с помощью Блока Клюев в Москве издал 3 книги: «Сосен перезвон», «Братские песни», «Лесные были». Сборник «Сосен перезвон» был посвящен «Александру Блоку — Нечаянной Радости».
Такие же противоречивые отношения сложились у Клюева с Есениным. Они познакомились в 1915 году, и между ними возникла идеологическая и мировоззренческая близость. «Что бы между нами ни было, — писал Есенин, — любовь остается, как ты меня ни ругай, как я тебя. Все-таки мы с тобой из одного сада — сада яблонь, баранов, коней и волков… Мы яблони и волки — смотря по тому, как надо».
Клюев и Есенин организовали «новокрестьянскую» группу, в которую вошли Ширяевец, Клычков, Орешин и другие поэты-аграрии. Однако группа распалась после Октября 17-го, что не помешало в дальнейшем советским критикам нещадно критиковать и бить членов группы как «кулацких поэтов».
Но прежде чем говорить о революции, необходимо хотя бы кратко сказать о том, что «пел» в стихах Николай Клюев. Он пел Россию, пел природу, пел народ. Глагол «пел» не случаен, ибо стихи Клюева — это своеобразные песенные распевы, все эти — «Запечных потемок чурается день…», «Когда осыпаются липы в раскосом и рыжем закате…», «В просинь вод загляделись ивы…», «Я молился бы лику заката…».