99942
Шрифт:
"Стоит ли новая жизнь миллиардов людей их же собственной смерти? – думал Максим, рассматривая лицо профессора. – Стоит ли любая радость любого страдания?" Мысли напоминали вечный спор, вечный выбор и его оправданность, о которых когда-то писала Урсула ле Гуин в своём рассказе: можно ли оправдать счастьем тысячи горожан страдания одного ребёнка? "Власть портит людей, а новые возможности марают ещё сильней". Имея в руках такой мощный инструмент, становится слишком заманчиво: перезапускать бытие в случае просчётов или неудач. Заманчиво настолько, что, в конце концов, ты захочешь подкорректировать даже собственное желание сделать мир лучше, сочтя его порочной
– Вы посмотрите, – продолжал Булгарин, – как неэффективно мы расходуем ресурсы – в космос отправляется спутник, на нём установлен процессор. Половина сил этой железки уходит на то, чтобы как следует зашифровать собственный сигнал и расшифровать чужой. Почему? Потому что кругом хакеры, потому что спутник, по старой человеческой привычке боится, что его обманут, всех и вся боится. Шифруется. Иначе его взорвут, сожрут или используют в своих интересах, очень сильно отличных от цели его миссии. А сама миссия? Зачем она? Чтобы проверить теорию, ну конечно, проверить… обязательно надо проверить, мы так привыкли, что базовое, исходное состояние окружающего нас мира – подделка, что, не имея убедительных доказательств, априори принимаем все прочие за враньё.
Исследования, находки, открытия, опыты – всё подвергается многократным проверкам. А что если автор публикации лжёт, чтобы повысить свой статус, заработать новый грант, утвердить и упрочить собственное положение на какой-нибудь кафедре. А что если врёт тот, кто уже проверил его теорию. Повторил эксперимент и получил похожие результаты, а что если они в сговоре, а что если лгут остальные? И пока вся эта толпа интеллектуалов не удостоверится, не убедит саму себя в том, что они все или почти все говорят правду – дальше мы не двинемся. Мы теряем силы, время, упускаем момент… И так во всём! Враньё тормозит решительно всё, какой аспект нашей жизни ни возьми – любой: от взаимных отношений, поражённых ревностью, до управления государством с его коррупцией и казнокрадством – всему виной ложь, растворившееся в крови враньё, которое мы не можем победить, как не можем научиться дышать в воде или в безвоздушном пространстве. Логотипы, шильдики… это только вершина айсберга!
Экономика, финансы, политика, наука, культура – всё сочится человеческим обманом, ложью и, заодно, желанием этот обман превозмочь, побороть. И без этой борьбы мы уже не видим смысла жизни. Мы постоянно кому-то что-то пытаемся доказать. Почему? Потому он нам не верят, думают, что мы непременно врём. Внешняя политика – идеальный пример, настоящее царство обмана, заросшее густыми и топкими джунглями многослойной лжи, пестуемой годами, веками, даже тысячелетиями… О! В Африке нашли гайку в кембрийских пластах – нет, это даже не стоит проверять, ведь всем и так ясно – враньё. Или нет, может и не враньё, но оно не укладывается в другое, уже существующее враньё, всем известное и тщательно проверенное, а значит это всё – враньё в квадрате.
А мы сами… мы не замечаем, физически не можем заметить, как врём. А эта "Воронка" – вообще самое большое враньё в истории человечества. Три года жизни всей планеты, как корова языком, и что? Астероид, свечение, пошумели и забыли. Астрономы заметили, но их никто не слушает, не слышит, им не верят. Подумаешь, затмение не состоялось в правильное время… да кому какое дело? Состоялось же!
Вот ты, капитан, для чего ты здесь? Чтобы не дать миру погибнуть? Враньё! Плевал ты на мир, тебе он не нужен, и если бы я сказал, что погибнет одна только Австралия, ты бы даже не шелохнулся… – профессор посмотрел на
– Псих, – прошептал Максим, но Булгарин будто не заметил этого замечания.
– Честные люди, они всегда честные. А когда ими управляют мерзавцы, всё идёт кувырком. Надо избавиться от вранья на корню – вот в чём замысел! Вот что мы выкорчуем!
– Значит так, – сказал Максим, – отмените взрыв, иначе…
– Что? Иначе что? Пустишь мне пулю в лоб? Ну, давай… только ничего ты этим не исправишь, поверь, я первый и последний человек в твоей жизни, который говорит тебе правду. К тому же, всё происходит автоматически, я ведь не могу доверять людям, люди врут, – Булгарин снова посмотреть на Машу. – Взять хотя бы её, сколько времени она тебя обманывала, а? В сравнении с этим её обещание не показывать никому те видео, что прислал я, выглядит просто ошибкой. Так она и скажет, и снова соврёт – ведь я же понимаю, её так и подмывало с кем-нибудь поделиться… да и я, я обманул себя сам, когда поверил ей.
– Бред, – покачал головой Максим, заметил краем глаза, как побледнела от слов профессора Маша.
– О нет, капитан, не бред. Мир станет другим, я уверен. Я и мои помощники исправили модель человека, и теперь он не будет врать! Вообще! Совсем!
– Как Пеликан?
– Какой Пеликан?
– Ваш убийца, наёмник…
– А! Степан. Да. Именно так…
– Но он убивал людей… и ты, сволочь, занимаешься тем же, – бросил Максим.
– Нельзя остаться чистым в болоте, которое тебя засасывает. Чтобы мой план сработал – чистыми должны быть все, и у нас, наконец, появилась возможность исправить всех людей сразу. Уникальная возможность, от которой нельзя было отказаться.
Максим думал. Лихорадка мыслей.
Если всем управляет автоматика и ничего нельзя исправить, тогда зачем Булгарину потребовалось создавать три копии своего кабинета с помощниками и собой любимым? Значит ли это, что в одном из кабинетов находится "рубильник", способный прервать контроль над станцией?
Максим глянул на часы – прошло двадцать минут. "Врёт!" Стоило ему об этом подумать, как в воздухе рядом с ним что-то хлопнуло, вспыхнуло, а во лбу Булгарина загорелась алая точка, прямо над переносицей.
– Врёт! – металлическим голосом произнесла Маша, в руке у неё был маленький белый пистолет. Два дула, две чёрные радужки без зрачка, смотрели в лицо Максиму.
– Ты что? Маша, что с тобой? Ты же его…
– Да, – сказала Маша, борясь с подступающей истерикой, – я узнала какой… какой сейчас год…
– Семьдесят восьмой… – закончил за неё Максим, – и что же… иди ко мне, опусти пистолет, иди сюда…
Она подошла, он обнял её, накрыв руку с пистолетом своей.
– Я пришла сказать… думала он… думала… это же четырнадцать… ты понимаешь… четырнадцать восстановлений… а он сказал вру… вру!… а сам… сорок два года…
– Всё хорошо, Маш, всё будет хорошо, успокойся.
– Так нельзя… ты прав… так нельзя…
– Отсюда двадцать минут до третьей квартиры, нам надо…
– Нет, – сказала Маша, показывая на окно, – нет…
Максим отпустил её, перешагнул через мёртвого профессора и оказался у окна, за которым висела огромная и сытая луна, розоватая от догоравшего закатного костра. Горизонт под ней превратился в воспалённый шрам, налился красным – и лопнул ослепительной вспышкой.
"Вот и всё", – подумал Максим, прежде чем его тело превратилось в пепел.