А дальше только океан
Шрифт:
— Василь Егорыч, — спрашивал Городков, отделяя от крючка трепыхавшуюся красноперку. — Где ты приобрел эту спецовку?
— Нравится? — Малышев незаметно окинул взглядом свое одеяние.
— Потому и спрашиваю… — бесстрастным голосом отвечал Городков.
— Что же тебе в ней нравится?
— Не «что», а «кто», — вносил Городков поправку. — Ты в ней нравишься. Совсем она твою фигуру изменила!
— Не льсти, — догадывался Малышев, — говори прямо — червяков не хватает?
— Хвата-ает… — Городков не спеша подходил к главному: — Скажи, Василь Егорыч, зачем ты на них плюешь?
— Дилетантский вопрос! Все равно ты не поймешь. Тем более что это пока и для знатоков вещь в себе. А результат отличный!
— По твоему ведру что-то не дюже заметно.
— Так ведь лучшие места я вам уступил. Дай, думаю, помогу ребятам
— Ты считаешь, мое место лучше?
— Несомненно. И глубже, и травка погуще…
— Давай меняться!
— Меняться я не буду, а вот кое-что расскажу… — Малышев сделал упор на другую ногу, но по-прежнему оставался со своим бамбуком в положении «на изготовку», — Было это однажды зимой на Балтике. Между прочим, там рыбалка тоже знатная… Приехал к нам большой начальник и решил после трудов праведных хорошенько отдохнуть на льду озера. Меня, как специалиста, командир послал все организовать. А что организовывать?.. Нарубил я лунок во льду и дал рыбе подкормку… — Малышев отвлекся: запрыгал красный поплавок, но тревога оказалась ложной. — На чем я остановился?.. Да. Нарубил, значит, лунки неподалеку друг от друга, чтоб поговорить могли, но и не мешали один другому. В среднюю лунку, где начальник будет ловить, бросил я целое ведро хлебных крошек. В общем, начали… Сначала, как водится, одни разговоры, то да се, а рыба не клюет. Смотрю, мой командир втихомолку семафорит, мол, в чем дело? Я его, конечно, успокоил, и, в самом деле, рыба скоро понемногу начала брать. Но что такое?.. Все таскают, а начальник мерзнет — ни одной поклевки! Мой командир уже волком смотрит, реплики тихонько отпускает, дескать, горе-консультант, это я, значит, да и начальник стал раздражаться, колкости говорить. Ну, думаю, надо что-то предпринимать. Иначе не сносить мне головы… — Малышев умолк и радостно засуетился: на сей раз удача улыбнулась ему в виде окунька. Василий Егорович долго им любовался, прикидывал, на бечевку нанизать или в ведро пустить. Бросил в ведро. — На уху пойдет!
— Дальше-то что было? — вопрошал нетерпеливый Городков.
— Сейчас… — Малышев отвернулся, но от приятеля не ускользнуло, как он целился и плевал на жирного червяка.
— На такого толстяка да такие окуньки? — Городков изобразил крайнее изумление. — Расточительство!
Малышев, однако, не удостоил реплику вниманием и продолжил воспоминания:
— Тут меня осенило: предложил гостю поменяться местами. Сначала тот артачился, потом согласился. У меня на его месте клев начался, братцы, не передать! Еле успеваю вытягивать, аж потом прошибло. Оглядываюсь на гостя нашего — он снова скучает. «Что за дьявольщина, — думаю. — Хоть бы ему одна-одинешенька попалась!» Постоял он еще немного, померз, рассердился окончательно и пошел к машине, выговаривая моему командиру: «Ну и рыбалка!» — Малышев тяжело вздохнул. — Уехали вконец расстроенные, даже улов на льду оставили… Стал я анализировать, соображать и понял: на его удочке был слишком большой крючок. Рыбешка в том озере водилась плюгавенькая, ей бы крючок поменьше… А ты говоришь — меняться местами!
— Теперь, Василь Егорыч, нам ясно, отчего ты до сих пор не флотоводец, — Городков сокрушенно покачал головой.
Пропустив и эту реплику мимо ушей и явно войдя во вкус, неутомимый Малышев перешел к следующей истории.
— А какие у нас в Сибири таймени водятся! Честное слово, иной раз не знаю, кто кого тащит — я его или он, стервец, меня! Один такой тащил, тащил, хорошо, я штанами зацепился…
— Выходит, — на полном серьезе рассуждал Городков, укрощая верткую, неистово бьющуюся навагу, — выходит, ты у нас рыбак пуганый. Извини за нескромный вопрос: сколько же таймень весил?
— Будь здоров! — Малышев оглянулся по сторонам, прикидывая, с чем бы сравнить. — Если троих, как ты, Юра, сложить — в самый раз будет. Полбочки засолили, свежинки поели, а уж расстегаев Лиза наготовила!..
— Слушай, Малышев, ну-ка прекрати о расстегаях! — Городков туже затянул ремень и, высоко вздернув подбородок, стал к чему-то принюхиваться.
Рыбачили пятый час, и, как это обычно бывает, азарт начал пропадать. Рыболовы чаще выходили на берег, бродили по пляжу, чаще переводили взгляд с воды на лес, на сопки, на небо, где огненным, слепящим шаром повисло солнце, и лишь наиболее стойкие продолжали отдаваться лову, но уже без прежнего интереса.
А вот и дымком потянуло. Костра
К суковатым треногам был подвешен котел, а в нем крупными пузырями уже клокотало душистое варево. Ветров изредка брал пробу, часто шевеля губами и закатывая глаза, а напоследок так причмокнул, что те, кто сгрудился у костра, начали глотать слюнки. Валентин Петрович слыл крупным знатоком рыбацкой ухи. По его просвещенному мнению, еще минут пятнадцать — и можно трубить сбор. Вспомогательные компоненты: лук, соль, перец, лавровый лист и кой-какие травки — секрет ветровской «фирмы» — заложены, картошка тоже заложена. Теперь не упустить бы момент — дать юшке напитаться ароматами и в то же время не дать развариться рыбе. Ветров засек время по часам. Его старший помощник по подготовке обеда Винокуров уже растянул на траве белую в шашечках клеенку, нарезал крупными ломтями хлеб, промыл в студеной воде черемшу и уложил ее двумя пышными горками. Силища — эта черемша! Крупные, как у ландыша, листья и мясистый, сочный стебель отдают чесноком, к любому блюду лучшей приправы не найти. На любителя, разумеется. Местный кок Паша Куриленко из черемши вытворял такие чудеса, что даже шеф-повар из столичного «Метрополя» мог бы ему позавидовать… Хлеб к ухе тоже надо готовить умеючи: ломти нарезать так, чтобы у корки они были шире, у мякоти — тоньше, по-крестьянски нарезать, по-другому к ухе не подходит. Ветров и за этим следит. А как же! Недоглядишь, и будет удовольствия, как от жиденького супца из столовки.
У костра собрались дружно. Пришли не только с причалов, пришли с речки, хотя речка совсем не рядом, а сигнал не подавался; рассаживались прямо на траве, с шумом разбирали миски, хлеб, черемшу, а Малышев вытащил из-за голенища деревянную ложку в целлофановом пакете.
— Ого! — не удержался от комментария Городков, заметив подготовительную операцию друга, подувшего сначала на пакет, потом, столь же усердно, на ложку хохломской росписи. — Синтез старины с современностью.
— А вы собрались хлебать алюминиевой? — Малышев с жалостью посмотрел на него, подчеркнув свое неодобрение презрительным «вы». — Кощунство! Вы и вкуса настоящего не узнаете! Учил, учил, и нате…
— Хочу внести предложение. — Городков, как на собрании, вскинул руку. — Распределять уху по справедливости — по улову.
— Ну уж нет! — воспротивился Ветров. — Сегодня так не пойдет. Ухи много, каждый получит по потребности.
— А ты чего плошку подставляешь? — буркнул Малышев, видя, как Городков тянется к котлу. — Подставляй ведро. По справедливости…
— У меня нет аппетита, — парировал Городков, с трудом удерживая горячую, наполненную до краев миску.
— Скромные рыбаки бывают только в сказках. — Василий Егорович хотел последнее слово оставить за собой.
— Будет языками чесать! — Ветров сноровисто орудовал черпаком. — Спешите отдать должное ухе, она сегодня — диво!
— Тем более, Валентин Петрович, — нашелся с ответом замполиту Малышев, поднося ко рту свою огненную «хохлому». — Дайте хоть напоследок почесать. А то проглотим языки вместе с вашим дивом. Я уже чувствую — проглотим.
Миски моряки опорожнили с быстротой необыкновенной и сразу пошли по второму кругу, в том числе и Городков, намекавший на отсутствие аппетита. То ли здорово проголодались, то ли уха и в самом деле была вкусной, скорее всего, то и другое, но восторженные отзывы продолжались, пока котел не вычерпали до дна. Потом настало время самых разухабистых рыбацких баек. Громоподобное эхо катило по сопкам и возвращало бумерангом такие взрывы смеха, что рыбаки, слыша их, сами вздрагивали.
Вернулись домой посвежевшими, довольными, разумеется не позабыв щедро поделиться уловом с товарищами, остававшимися на службе.
Завтра у всех будет много дел.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Проверка, как обычно, начиналась с заслушивания командира.
Павлов медленно, как бы подчеркивая, водил указкой по графам таблицы, а сам все не заканчивал доклад, давая в заключение возможность начальникам обстоятельнее прочитать таблицу, в которой ясно и понятно значилось: что у него имеется, что полагается и чего не хватает.