А где-то в соседнем дворе… (сборник)
Шрифт:
– Охолонуть бы, – говорю я Батону.
– Очень надо. Только выехали, а у тебя уже нервы сдают, что к вечеру будет? Да и затор…
– Он в крайнем правом, здесь и так становится всяк, кому не лень, плюя на знаки.
Робот прикрывает глаза.
Из-под капота маршрутки вырывается дым, водитель охает и от обиды яростнее выжимает клаксон.
– И чем ты его наградил? – интересуюсь я. Не то, что очень хочу знать, но Батон любит, когда его спрашивают.
– Перегревом.
– Надолго?
– Как тосол найдет. К тому
Не могу не согласиться, притормаживаю. С заднего сидения «четверки» улыбается крепыш лет пяти, надувает щеки, высовывает язык и произносит «Пррр».
«Не дразни папу, он за рулем», – одергивает сына стройная светловолосая женщина.
«А я не папке, а дядьке, что асфальт поливает, он на меня сейчас смотрит».
«Это снегоуборочная машина, – объясняет женщина, – к тому же она далеко. Водитель очищает улицу, и не может нас видеть».
«Еще как видит», – ухмыляется малыш, и грозит мне кулаком.
– Батон, а какое из имен у тебя настоящее? – спрашиваю робота.
– Молод еще для таких вопросов, – замечает тот и подпрыгивает на месте. – Внимание! Убийца за рулем!
Присматриваюсь. Белая «Тайота» движется по среднему ряду, поворотник включает при маневре, народ не замечает, Едет по принципу: кто не удрал, догоню. Эх, не успеть до двадцати, образованная нами пробка простоит до двадцати двух. Кошусь на Батона, но зверюга делает вид, будто не замечает.
– Побойся Бога, скотина, – возмущаюсь я, – ты же владеешь техникой вытрезвления на расстоянии!
– Спонтанное вытрезвление приведет к тарану «Примеры» справа. «Нисану» в зад въедет «Калина», а «Жигуль» – в «Уазик». А нам оно надо, ты скажи? Если бы кто-то не ограничился сокращенной программой и учился предвидению как следует...
– Я тебе покажу предвидение, – шепчу я и резко выруливаю влево. – Держись.
Легкий удар. А я так надеялся, что получу увечье. Тогда, может, хоть шеф пожалеет, а Галочка станет мазать йодом и старательно дуть на боевую царапину.
– Помечтай мне здесь! – рычит робот. – Не дождешься! А за парнокопытное ответишь.
И в эту же секунду я стукаюсь лбом о панель.
Секунды через две прихожу в себя и пытаюсь сообразить, что происходит.
– А он, между прочим, из машины выходит, – информирует Батон.
– Пожалей меня, Брикет, разберись сам, – в голове беснуется разъяренная вувузела, да и подташнивает немного.
– И как ты это себе представляешь? – вскидывается тот. – Кот, беседующий с водилой? Это даже не предновогодний глюк, а черт-те что! У меня масса не та, чтобы в человека перекидываться.
Вздыхаю и вываливаюсь из кабины, все еще плохо соображая.
– Ах ты, зараза вонючая! – набрасывается на меня водитель, потрясая весьма увесистыми кулачищами. Несет от него так, что хочется прикрыться хотя бы рукой, а еще лучше – надеть противогаз.
– Здравствуй,
Он ненадолго замолкает, но только затем, чтобы излить ушат отборных помоев на мои уши. Водитель возвышается надо мной на целую голову, а после бутылки водки, тем более, ничего и никого не боится. Пусть: я бью редко, наверняка, и только, когда доведут. Будем считать, что сегодня именно такой случай.
Он крякает и садится на пятую точку – прямо в грязь.
– Гаишников будем вызывать, болезный, али как?
– Да, я...я ж тебе, – и бежит к автомобилю, роется в бардачке.
Догадываюсь, что будет дальше, потому отворачиваюсь и медленно бреду к своей поливалке. Пуля почти неощутимо бьет в затылок. Я охаю и отскакиваю в сторону, оскальзываюсь, падаю. Снег обжигает лицо и руки, кое-как приводит в себя. Медленно поднимаюсь. Перед глазами муть, а мир вокруг кажется черно-белым. Иду, стараясь не присматриваться к обнимающему асфальт телу: не моему, ненастоящему. Остальное – неважно.
Кабина.
Сцепление.
Коробка переключения передач.
Газ в пол.
Пролетаю сквозь пробку. В бестелесном состоянии это так легко – и мне, и образу моего четырехколесного монстра. Сворачиваю в переулок, жду, пока я, машина, и робот вновь обретем плоть и кровь. Увы, но такого убийцу остановить можно либо пулей (но это не наш метод), либо жертвой. И, несмотря на то, что сейчас я бессмертен, произошедшее бьет по нервам и отравляет душу.
Я сижу молча, с закрытыми глазами, переживая жжение и боль во всем вновь формирующемся теле. Внутри противно и тоскливо, холодно.
– Не впервой, – замечает Батон.
– Да, пора бы привыкнуть, – отвечаю я.
– К этому привыкнуть невозможно, – вздыхает тот, но я не верю в сочувствие искусственного зверя. – Ладно, рабочий день не окончен, поехали...
Выруливаем на Вернадского, намертво встаем у Лужников, потом – у Нахимовского.
– Успокоился? – спрашивает Батон.
Киваю, хотя какое там, к черту, спокойствие.
Безжизненное тело водителя снегоуборочной уже закатывают в труповозку. Наверное, оттого что его никто не опознает, а у водителя белой «Тайоты» найдется высокопоставленный приятель, убийцу отпустят. Впрочем, за руль больше тот не сядет. Никогда.
После Нахимовского – просвет. Идем под полтинник. Впереди малиновый Опель – небольшой, двудверный с миловидной девушкой за рулем. Опасности нет, но ее лицо, глаза, волосы отчего-то притягивают взгляд. Кажется, смотрел бы и смотрел.
– Прохорова Алина Владимировна. Не замужем. Работает в сорок девятой горбольнице, – докладывает робот. – Водительский стаж три года. Опасностям от автомобиля не подвержена.
А я все смотрю и смотрю на нее, забывая даже о дороге.Почему? Кто бы объяснил.