А мы любили
Шрифт:
– Вроде сегодня не мой день рождения, а столько пожеланий.
Джамиля знала, что за смешком прячется досада. Но Фархат опередил ее, сказав:
– Я бы с радостью навестил тебя, но не хочу мозолить глаза твоему Рексу. Еще загрызет.
– Фархат, не говори так.
– Прости, переборщил. Я думал, он меня убьет.
– Я понимаю.
– И еще, Джамиля. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, знай, что ты всегда можешь мне позвонить. Чисто по-дружески.
– Взаимно. И если не возражаешь, я бы хотела время от времени навещать Оскара. Кажется, благодаря тебе
– Не вопрос. Там тебе всегда рады.
Он еще немного помолчал в трубку и добавил напоследок:
– Береги себя. И прощай.
– До свидания, Фархат.
И хотя на душе было все еще тяжело, оба понимали, что это к лучшему.
Даниал вовсе не подслушивал их разговор, но вошел аккурат в тот момент, когда она сбросила вызов и опустила руку, сжимающую трубку, вдоль туловища.
– Можно?
– спросил он с порога.
– Да, - кивнула Джама.
Он вновь опустился на стул рядом с ней и на этот раз посмотрел пристально, боясь услышать то, что уже успел надумать.
– Джама, что у тебя с этим…конюхом?
– Не говори так о нем, пожалуйста, - нахмурила брови она.
– Он - мой учитель. И между нами ничего нет.
О коротком поцелуе с Фархатом она, разумеется, умолчала от греха подальше. Как и о том, что остановила Валиева именно из-за Даниала. Ведь все еще болеет им несмотря ни на что. И Джамиля не знала, что ей теперь делать с этим осознанием, с его изменой, с его внебрачным ребенком, пусть он и тысячу раз не при чем.
– Правда ничего?
– переспросил он настойчиво.
– Я когда увидел его вчера и узнал, что ты была с ним, чего только не надумал.
– Мы просто друзья. И давай на этом остановимся. Я не хочу повторять одно и то же, как попугай, - поставила она точку в этом вопросе и отбросив одеяло, подалась вперед. На ней была свободная кремовая сорочка, которую дочь привезла вчера вместе с другими вещами.
– Что ты делаешь?
– Хочу встать. Мне надо…эм…в туалет, - бледные щеки тронул легкий румянец.
– Подожди, я помогу.
Даниал подорвался и не дождавшись согласия Джамили, взял ее за руку и приобнял за талию и помог сначала сесть. В ту же секунду их взгляды встретились. Ее - рассеянный и удивленный. Его - решительный и многозначительный. В глазах бывших супругов отражалось столько невысказанного, болезненного, важного. То, о чем надо было кричать, но они молчали. А потом оба потянулись друг к другу, как два магнита с разноименными полюсами, и забылись на полминуты - ровно столько длился их украденный, глубокий, долгожданный поцелуй, во время которого Даниал обнял Джамилю за шею, а она вцепилась в его руку в поисках опоры, а второй поглаживала по спине.
На мгновение всё отошло на второй план. И были только они: эти твердые губы, а не те, что касались ее вчера, сводили с ума. Этот терпкий аромат она ни с чем не могла спутать. И то, что по венам устремился сладкий яд, тоже всецело его вина. И это было прекрасно.
А он…Он просто терял последние крупицы спокойствия и самообладания, говоря себе: “Она не готова. Она еще слаба. И вы вообще-то в больнице”.
– Оу, - донеслось со стороны двери.
–
Джамиля с Даниалом тут же остановились и отпрянули друг от друга, как будто в них ударила молния.
– Заходи!
– недовольно бросил мужчина дочери, которая успела скрыться в коридоре.
– Нет-нет, вы там решайте вопросы. Я постою на стреме, - послышался ее игривый голосок.
– Мы уже все решили, - строго отозвалась Джамиля.
– Входи.
Через секунду в палате появилась Камелия. Глаза ее блестели ярче новогодней гирлянды, и она едва сдерживала улыбку от того, что застала родителей в такой интересной позе: отец склонился над матерью, целовал ее нежно, а она отвечала. Как в старые добрые времена, когда они миловались на кухне, в зале или на лестницы, пока дети не видят. Но иногда случалось, что они замечали, прятались и хихикали, зажав рты ладошками.
– Простите, конечно, дорогие родители. Но раз такое дело, надо закрываться.
Отец бросил на дочь суровый взгляд.
– Молчу-молчу, - она сделала вид, что несколько раз поворачивает невидимый ключик во рту и выбрасывает его через плечо.
Глава 37. В горе и в радости
– Дочка, точно уже не болит?! Бледная такая, похудела, - папа сжимал руку Джамили и смотрел на нее с сочувствием. Они с отцом сидели на кровати, а мама устроилась в кресле напротив.
– Пап, все хорошо. Мне уже лучше,- Джама коснулась пальцами его седых волосы и причесала их аккуратно.
– Правда.
– Господи, Гариф, ну что ты с ней как с маленькой? Ей уже сорок семь, - ворчала Перизат.
– Мам!
– оборвала ее Галия.
– Спасибо, что напомнила о моем возрасте, мама, - закатила глаза Джамиля.
– Конечно, напомнила. У тебя уже внучка, а ты на лошадях скачешь, как будто тебе двадцать. Уят бар ма не? (Не стыдно тебе?) А если бы упала?
– Ну не упала же, - бесцветно возразила она.
– И при чем здесь уят? Мне нравится ездить верхом и я планирую продолжить.
– Продолжи!
– съязвила мать.
– Чтобы у тебя еще что-нибудь отвалилось? Вот я на сто процентов уверена, что киста твоя лопнула из-за лошади, - упрямо стояла на своем Перизат.
– Ты врач?
– огрызнулась Джамиля.
– Девочки, не ссорьтесь, пожалуйста, - попытался успокоить отец.
– Главное, вовремя тебя привезли и прооперировали.
– Скажи спасибо Даниалу! Он здесь навел порядок, сам заместитель главврача контролирует, - воскликнула мама.
– Вот эти цветы на подоконники тебе кто подарил? Даник?
Джамиля шумно выдохнула и сжала губы до нитки. И так было понятно, что это Даниал. Пришел вчера с огромным букетом не только для нее, но и с тортом для медсестричек. Одна из них, когда ставила ей капельницу, все умилялась - мол, какой муж чуткий, цветы дарит да на руках носит. А Джаму к ее ужасу вовсе не дорогущий букет бесил, а внимание молодух к ее бывшему мужу.
– Ну да-ну да, твой теперь уже любимый Даник, - фыркнула младшая сестра и незаметно подмигнула Джаме.
– А что? Даник здесь ночевал, охранял ее. Всю больницу на уши поставил.