А с Алёшкой мы друзья
Шрифт:
Сад был огромен, как лес. В белых стволах яблонь можно было заблудиться. Яблоки собирали сперва в кучи потом насыпали в плетёные корзины и на телегах отвозили в амбар. Я никогда не видел сразу такого количества яблок. Одному человеку их и за три жизни не съесть.
Тут, в саду, у меня тоже получилась неожиданная встреча. Я узнал того самого Сеню, что приходил вместе со Степаном Петровичем ловить браконьеров. Этот Сеня и оказался тем самым бригадиром Белобородко. По возрасту он годился нам в старшие братья, но мы знали, что он тоже уже Герой
Я думал, что Герои Труда только командуют другими, но бригадир сам грузил на телегу огромные корзины.
— Марфа Семёновна, говорите, прислала? Добре, хлопчики, добре. А что-то я вас раньше не примечал. Вы откуда?
Алёша неопределённо махнул куда-то рукой.
— Ну-ну! Лишние руки нам нужны. Головы, между прочим, тоже. Как у вас насчёт соображения, есть? Тогда ступайте на конюшню, запрягайте Серко — и сюда. Я вас поначалу в возчики определю. Лёньке скажите, что наряд на коня выправлен, в правлении лежит… Ну, живо, одна нога здесь, другая там…
Это было здорово! Всю свою сознательную жизнь я мечтал покататься на лошади. Среди моих знакомых было много счастливцев: один летал на вертолёте, другой плавал на океанском теплоходе. Но ни один не мог похвастать, что держал в руках настоящие вожжи.
— Алёша, — сказал я, — давай с тобой жребий тянуть, кому лошадью управлять.
— Это ещё зачем?
— А затем, что лошадь одна, а нас двое.
— Давай тяни, — пожав плечами, сказал Алёша.
Я знал, что вытяну счастливый жребий. Есть у меня один секрет, и потому всегда мне везёт. Я сорвал две травинки и зажал их в руке. Если бы Алёша потянулся к длинной, я бы вскрикнул, будто меня укусила пчела или комар, разжал руку, а потом поменял бы травинки местами. Но мне повезло: Алёша сразу ухватился за короткую травинку. Теперь никто не стоял между мною и лошадью с редким и красивым именем Серко.
Конюшней было длинное бревенчатое здание с широкими воротами и с маленькими окнами почти у самой крыши. У входа нас встретил Лёнька, загорелый мальчишка с толстыми губами.
Он был меньше меня, но держался гордо.
— Незнакомым людям коня не дам, — отрезал он, когда мы объяснили, зачем явились.
— Чудак человек, — мягко пытался втолковать ему Алёша, — Зачем же каждого заранее конокрадом считать? Ты в сторону не гляди. Ты на меня гляди. У жулика на лице написано, что он жулик, он честному человеку в глаза не может посмотреть. А я вот тебе прямо в глаза смотрю. Да ты не отворачивайся. Видишь? Я тебе в глаза смотрю и даже не мигаю. Разве я на конокрада похож?
— Рассуждения твои здесь ни при чём, — ответил Лёнька, продолжая загораживать вход. — Меня сюда поставили за коней отвечать. Значит, я должен свою ответственность понимать. Вы мне люди неизвестные. Письменное распоряжение мне принесите, и чтобы по форме: и подпись и число.
— Бюрократ! — сказал я. — Что же, нам из-за бумажки целый километр до сада бежать?
— А можно и не бежать. Вон председатель на полуторке едет. Садитесь
Марфа Семёновна сидела в кабине. Поравнявшись с нами, она сказала:
— Вижу, бригадир вас уже на место определил, — и, обернувшись добавила, высунув голову из окна: — Увидимся ещё, поговорим. Мы бросились было за машиной, чтобы на ходу забраться в кузов, но Лёнька сказал:
— Ладно. Берите коня. Сразу бы сказали, что вы для Марфы Семёновны не посторонний народ.
Я впервые видел лошадь близко. Когда глаза мои привыкли к полумраку, я увидел большой печальный глаз, которым она смотрела на меня.
Лошадь стояла в стойле. Перед нею лежало сено. Она брала губами кусок и тащила в сторону, отрывая от охапки.
Когда я был маленьким, я думал, что лошади питаются удилами. Я так думал из-за стихов, в которых лошадь «не потряхивает гривой, не грызёт своих удил».
Мне вдруг захотелось говорить стихами.
— «Гляжу, поднимается медленно в гору», — с выражением сказал я, а потом подумал и добавил: — «Ямщик, не гони лошадей».
Вот оно, животное, которое заменяло нашим предкам и автомобиль, и самолёт, и тепловоз. А я был человеком — царём зверей!
Я хотел, чтобы у Алёши и Лёньки не было сомнений насчёт моего умения обращаться с этим великолепным домашним животным. Я положил руку лошади на спину, но лучше бы мне этого не делать. Мне показалось, будто меня ударило током. Лошадь взмахнула хвостом и быстро повернула голову в мою сторону.
— Ну, не балуй! — сказал Лёнька, и я не понял, к кому это относится: к лошади или ко мне. — Ты её за спину руками не хватай, у неё холка сбита. Ветеринар никому её давать не велел.
Лёнька подошёл к лошади и погладил её по морде между глаз и ниже, по тому месту, которое у человека называется «нос».
— Как же это не велел? — несколько придя в себя, спросил я. — Не можем же мы вместо Серко в телегу впрягчись?
— Впрягчись! — передразнил меня Лёнька. — Серко и впрягай, а Гнедой ещё с неделю без работы постоит.
И только тут я заметил, что в дальнем углу конюшни стояла ещё одна лошадь. Она была серого цвета, и я сразу понял, почему её назвали Серко. Мы все трое подошли к ней поближе. Сразу было видно, что характер у неё беспокойный. Она лихо двигала острыми ушами. К тому же Серко была модницей: она носила чёлку и коротко подстриженную гриву.
— Ничего лошадка, — сказал я с видом знатока.
— Видал! — подтолкнул Лёнька Алёшу. — Лошадка! Это тебе не лошадка, а конь.
— Вижу, что не верблюд, — ответил я, хотя и не понял, какая разница между лошадью и конём. — А как он вообще? Не очень?
Я хотел спросить про норов коня, и Лёнька правильно понял меня.
— Характер есть. Упрям. И с кнутом к нему лучше не подходить. Не любит он этого. Если ударишь, с места не сойдёт.
— Ну и правильно, — сказал я, осторожно дотрагиваясь до крутой шеи коня, — к домашнему животному надо с лаской подходить. Давай, Лёнька, запрягай нам коня.