… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
А магазинную водку он пить отказался. На стакан показывает, морщится и по сердцу себя прихлопывает – мол, у меня несовместимость с этим пойлом.
Но когда пришла преподавательница с контрольным визитом, Яна в комнате не было.
Она смотрит: мы с Ирой хоть и на одной койке сидим, но чинно – каждый у противоположной спинки. Всё пристойненько.
Садитесь, чайку попьём.
А тут в коридоре – трах-тарарах! Ах, ты! Ух, ты! Да, всех вашу!
И дверь комнаты – шарах! –
А за ней пять-шесть хлопцев в две шеренги в тёмном коридоре.
Преподавалка от стола обернулась:
– Что происходит?!
– А ты хто така?!
Она решила их авторитетом подавить, кричит:
– Девочки! Скажите им кто я!
И все четыре девочки, в один голос, словно с детсада этот стих учили:
– Это препо-давательница!
А в ответ:
– Так пошла она на хуй!!
Да. Плохо мы ещё воспитываем нашу молодёжь. И не только сельскую.
Во время этого монтажа-диалога я, конечно, сообразил, что они по мою душу пришли.
За вечер до этого в общую спальню в клубе прибегала девушка из соседнего общежития сказать, что там местные ребята буянят.
Я, конечно, побежал, а там на первом этаже неразбериха – какая-то девушка плачет, трое местных стоят, напротив них три второкурсника и пререкаются на тему «а ты кто такой»?
Короче, патовая позиция.
Для решения этюда, я того, что покрупнее выбрал и девушку спрашиваю:
– Этот обидел?
– Да!
Нна!!
Засветил я ему. Местные слиняли. Конфликт решён.
Потом он с двумя друзьями меня возле клуба дождался, говорит:
– Это не я был.
– Извини,– говорю, – у меня выбора не было.
Как я ему объясню, что меня начштаба вышколил – по факту нарушения должен быть факт наказания?
Только начштаба, что характерно, у меня прощения не просил.
Но, как видно, моё извинение не приняли и хлопцы пришли показать большевистскую вендетту.
Я из-под койки пустую бутылку от шампанского выудил, что после Яна осталась, и встал перед дверью.
Они хоть лают, но шаг сделать стесняются – бутылка увесистая.
Откуда им знать, что у меня по боевым искусствам – фиг с двумя минусами?
Тут в коридоре раздались шаги и позади них Стёпа завиднелся.
Он вмиг прощёлкал что к чему и ударил с тыла. Я тоже выскочил в коридор с боевым кличем:
– Иди сюда, блядь!
Сработало не хуже, чем на Шурика – хлопцы дрогнули и побежали.
Мы со Стёпой добавляли им стимуляции, но бутылки у меня уже не было, не помню где делась.
Помню только как они дружно сбежали вниз по лестнице, а Стёпа следом.
Я остался
Он уже не сопротивлялся, просто висел на перилах и смотрел вниз на деревянные ступеньки, куда ему предстояло лететь.
И я обхватил его – noblesse oblige! – но тут до меня донёсся крик; совсем далёкий, едва слышный, похожий на тот, что окликал меня на заснеженной дороге возле девятиэтажки в Ставрополе.
Я посмотрел вниз, потом на обвисшего хлопца.
Зачем?
И я ушёл по коридору в комнату.
( … не спорю, всё это более, чем странно, но иногда бывает. Кому-то слышатся голоса, а я слышал крики…)
И снова она не пришла на обед. Я пошёл в их комнату. Она сидела одна и не хотела разговаривать. Я присел рядом на койку, взял её руку.
Мне нравилась эта рука и пальцы – длинные, а чем ближе к концу, тем уже.
Не нравились только белые узкие шрамики на запястьи – типа, в переходном, видно, возрасте пробовала себя в самоубийстве, но я про них никогда не спрашивал.
Вот и теперь спросил только – что случилось?
Она со всхлипами рассказала, что утром на плантации старший преподаватель её стыдил и позорил.
Говорил недостойно для дочери преподавательницы знаться с таким отъявленным и женатым, как я; что он обязательно позвонит и всё расскажет её матери, как только вернёмся в Нежин.
А что рассказывать? Какая преподавательница?
– По немецкому-уууу…– и она расплакалась.
– Да плюнь ты на них на всех, пошли со мной!
– Куда?
Как будто я знал куда, но она согласилась и мы пошли.
Сначала это было поле кукурузы, но не то, по которому мы шли с автобусов. Стебли низкорослые и редкие.
Дальше началось поле пониже и мы вышли к уединённой длинной скирде соломы.
День был тёплый и ясный.
Мы валялись на соломе, что выбилась из скирды с одного краю, разговаривали, целовались.
Мне хотелось открыть ей всё душу; даже про то, что я нашаван.
И я ужасно хотел её, только солнце мешало.
Но с приближением вечера уединённость исчезала; рядом со скирдой пролегла грунтовка, по которой начали проезжать грузовики, мотоциклы какие-то, и пялиться на её красный свитер.
Вернулись мы в темноте и на подходе нас встретила Аня, сказать, что в комнату нельзя – там засада. И что старший преподаватель орал, что мы не вышли на работу и что нас видели, и что этим займётся деканат и ректор.
Потом вокруг нас собрались также Оля, Вера, Ян и стали держать совет – что делать?