… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
По пути домой она доказывала мне неправильность моей реакции на нормальную ситуацию, а я в пол-уха оборонялся и укладывал в голове новое открытие.
( … женщина – это самка, для которой миг наивысшего блаженства тот, когда два самца готовы сшибиться ради неё рогами. За неё, за призовую самку.
Вот так-то вот.
Пигмалионишь, превращая статую в живую плоть; пашешь как папа Карло, а потом кто-то явится на готовенькое.
Неадекватно получается…)
Новый год Ира встречала
До её прихода я сервировал стол на двоих, а потом вдруг решил сделать ей сюрприз, точнее – новогодний подарок.
Меня как-то приучили думать, что чем дольше, тем лучше.
В смысле б'oльшая продолжительность акта является показателем его качественности.
Человечество нашло немало путей к повышению качества.
Простейший – хряпнуть стакан-другой, но на этом пути нужна правильная закусь. Проспер Мерим'e, например, рекомендует блюда из петушиных гребней.
У меня не было даже сала.
Пришлось идти другим путём и, опираясь на жизненный опыт, изыскивать иные средства.
Опыт подсказывал, что из двух актов второй всегда длиннее.
Так что я решил предварить акт актом.
По коридору как раз бегала Пляма.
Я не стал излагать ей всю подоплёку моего неожиданно возникшего к ней интереса и объяснять, что собираюсь использовать её исключительно в целях технического содействия.
Хотя такая откровенность её бы не задела.
Она и не такое видела в киевском университете, откуда перевелась на наш англофак во избежание отчисления за блядство.
Возможно, имелись и какие-то другие причины – она упоминала вскользь, что её муж вообще ничего не носит под джинсами.
Ну, не знаю; для меня всё это слишком сложно.
Техническая помощь проводилась в нейтральной, разумеется, комнате и орогенитальным способом, но, увы, безрезультатно.
Возможно из-за её предупреждения не мять ей груди – у неё там нет эрогенных зон. Не помогли даже кудряшки цвета воронова крыла и очки, которые она так и не снимала.
А ведь какой был стройный план!
И какая готовность к беззаветному самопожертвованию!
Что может явиться более ярким свидетельством любви и заботы по отношению к девушке, чем минет Пляме, которая понятия не имеет где у неё вообще эти эрогенные зоны!
Но я не сказал Ире, на что пришлось пойти ради того, чтобы ей было хорошо.
У меня нет привычки подчёркивать свои положительные стороны и афишировать благородные поступки.
Позднее в ту новогоднюю ночь, когда мы с Ирой снова сели за стол, завернувшись в простыни как в тоги, Пляма прошла мимо двери распахнутой в коридор.
Там шумно и радостно поздравляли друг друга те, кто встречал Новый год в общаге.
Она вежливо постучала в дверной косяк, была приглашена за стол, угощена вином и стала расспрашивать Иру о её житье-бытье.
Ира
Пляма, которая совсем недавно перевелась из Киева в Нежин, верила всему, а мы с Ирой ухохатывались.
Заносчивые, наивные римляне в простынных тогах, мы потешались над легковерной Плямой, не зная, что любая шутка – это правда, которой просто не пришло ещё время исполниться.
Закончилась зимняя сессия и мы с Ирой поехали в Борзну – её подруга Вера выходила замуж за жениха в солидном звании майора.
В отличие от моей первой борзнянской свадьбы, эту гуляли не на дому, а в большой кафе-столовой на главной площади райцентра и продолжалась она два дня.
После первого дня мы с Ирой провели ночь в небольшой хате среди заснеженных огородов окраины.
Хозяйке, дальней родственнице Веры, нас представили как мужа и жену и та, посидев на свадебном пиру, ушла ночевать к ещё какой-то своей родственнице, потому что хата её состояла из одной всего комнаты с побелённой печью и кровать там тоже была только одна.
Кровать стояла у окна с широким подоконником, где в ярком свете полной луны контрастно прочертилась тень оконного переплёта и поблёскивало стекло порожней трёхлитровой банки.
Мне нравилось тут всё – и земляной пол из крепкой прометённой глины, и кровать с досками вместо сетки, и матрас неравномерно набитым сеном.
Вряд ли хозяйка поверила, что мы муж с женой; во время застолья я пару раз улавливал её усмешливо подшпоривающий взгляд из-за стола, где та сидела среди прочих пожилых баб в парадных чёрных телогрейках-«плюшках», раскинув по плечам толстые клетчатые платки.
Свою одежду мы сбросили на стул и табурет и взошли на супружеское ложе каким оно было и сто и двести лет назад в таких же вот, затерянных среди сугробов, хатах.
Луна неохотно всплыла из окошка в тёмное небо и уже не могла засматриваться на игрища пары молодожёнов, прессующих сено в разных концах кровати, вросшей в земляной пол древней хаты.
На второй день пиршества Ира приревновала меня к местной красотке, которая вызвала меня из зала через брата Веры по кличке Моцарт.
Не слишком врубаясь что-почём, я вышел из кафе-столовой в задний двор, где, вобщем-то, красивая красотка закатывала театральную истерику в руках двух подружек, тоже в лёгких платьях, на утоптанном снегу.
Вокруг гомонила группа зрителей из вышедшей на воздух молодёжи.
Не принимая участия в инсценировке, я развернулся уходить и упёрся в непрощающий взгляд Иры.
За столом мне долго пришлось её убеждать, что я не имею отношения к выбрыкам перебравшей красотyли.
Меня поддержала сидевшая по ту сторону Иры крупная молодая женщина замечательного телосложения – что называется «баба в теле».