… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Отметина видна издалека и смахивает на рога, по которым сразу видно своих, а шофера кроют Чомбе по матери, потому что теперь труднее делать левые ходки.
Впрочем, его и раньше звали Чомбе, ещё до этих рогов.
На полевом стане из четырёх вагончиков на автоколёсах директора не оказалось. Сказали, что он жнёт другое поле.
Главный инженер с запчастями и блондинка из нашего отряда остались у вагончиков, а я поехал к Чомбе.
Новенькую водовозку марки УАЗ вёл десятилетний мальчик, сын диктатора.
По
Я пошёл к нему навстречу, но он проехал мимо и пришлось бежать следом и вспрыгивать на короткую лесенку, что ведёт в наклонную кабину комбайна.
Комбайн стучал и грохотал и, не останавливаясь, ехал сквозь пыль.
Впервые в жизни я поднялся на борт комбайна, но всё получалось само собой – вот лесенка, а вот она дверь.
В тесной кабине сидел человек в кепке и через стекло передней стенки смотрел как его комбайн валит и втягивает густые колосья.
Я захлопнул дверцу, отсекая стук в бункере за спиной, и тоже уставился на ряды ползущих колосьев, пока докладывал поверх кепки, что отряд наш сидит без дела, гвозди кончились и ничего мы не заработаем.
Под грохот мотора колосья дёргались, падали на широкий вращающийся вал и клочьями плыли вверх по транспортёру.
Директор не оборачиваясь сказал, что посмотрит что можно сделать и пусть к нему заедет главный инженер.
Я вылез из кабинки в пыль из бункера, спустился по лесенке и спрыгнул на ходу.
Ни лица, ни цвета кожи человека в кепке я так и не увидел, но почувствовал, что некоторые диктаторы достойны уважения.
В вагончике с длинным столом под клеёнкой шёл обед и нас тоже накормили.
Такой обед не назвать хавкой, это уже харч.
Повар в несвежей, но белой куртке положил в громадную миску полчерпака сметаны и залил её черпаком красного дымящегося борща. Сверху положил кус мяса.
Съев всё это, я переполнился до краёв.
Затем повар подал золотисто обжаренные клубни молодой картошки с укропом и мясным соусом. Очень вкусно, но абсолютно некуда.
Так что второе я съел уже просто из принципа.
Для компота не оставалось места, но, постепенно, я вцедил и его.
Поблагодарив за угощение, я насилу встал, очень осторожно спустился по ступенькам приставного крыльца, расстегнул ремень и походкой циркуля двинулся в примыкающий к полю сад.
Там я аккуратно повалился на охапку сухого сена под яблоней в надежде отлежаться прежде, чем лопну.
А, таки, попустило!
К тому времени, когда в сад пришла блондинка, я чувствовал себя в норме.
Она села под ту же яблоню, опёрлась на неё спиной и пару раз мне мило улыбнулась.
Меня поразило настолько точное стечение обстоятельств – она и я в саду под яблоней,
И я с умилением начал думать про Иру и гордиться, что я так верен ей – вовсе никак не подкатываюсь к этой блондинке с физмата, несмотря на то, что созданы все условия – сено под яблоней в райском саду.
На следующее утро мы с главным инженером и длинной рулеткой размечали где проложить стены двух смотровых ям в строящихся боксах.
Чомбе придумал чем нас занять.
За пару дней до окончания стройотряда на автобазу снова приехал Саша Чалов. Просто так – распить солнце в бокале.
Слегка встряхнув свой портфель, он, как обычно, продекламировал своё любимое четверостишье:
Одна звенеть не будет,
А две звенят не так,
Когда такие люди
В стране советской есть.
Последняя строка, безусловно, обламывает всякую рифму, но, вместе с тем, нисколько не снижает оптимистичность звучания и воодушевляющий посыл.
Кочегары-«химики» помогли разобраться с содержимым портфеля, вышло по бутылке на рыло – никто не ужрался и Саша Чалов уехал.
Помидор с Юрой хотели уже уходить, но по дороге постучали в дверь комнаты девушек. Дверь оказалась запертой.
Они постучали настойчивее, а потом расшалились, вспомнили своё школьно-хулиганское отрочество и начали засовывать под дверь листки горящей бумаги.
Девушки за дверью оборонялись водой из чайника.
Валяясь на койке я занял позицию подстрекателя и орал в потолок:
– Ату их!
Во мне вдруг вспыхнула злоба на весь женский род, типа, из-за них всё так наперекосяк, и так нудно, и что сам не знаю чего мне надо. И я продолжил орать гадости.
Будь дверь открыта с самого начала, «химики» просто зашли бы потрандели и вышли, но теперь в них играл охотничий азарт.
Разумеется, пребывая под дамокловым мечом отправки обратно на зону, они не собирались усугублять ситуацию, но бедным девушкам было не до всех этих логических выкладок.
К ним в комнату ломились зэки и, что ещё страшнее, я дурнуватым голосом вопил из общей спальни:
– Суки! Волчары! Пидараски!
Наконец, один из физматовцев подошёл к моей койке и сказал, что так нельзя.
Я крикнул Помидору, что хватит уже и они с Юрой сразу умотали.
У «химиков» с логикой полный порядок.
Назавтра я постучал в дверь девушек. Она была не заперта.
Я зашёл и попросил прощения.
– Боишься вылететь из института? – спросила та, которая шатенка.