… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Но раз пришёл – сижу, всё равно больше делать нечего.
И нечего тут вздыхать.
Только вдруг высокие тополя в плотном ряду за пустой противоположной трибуной зашевелились и шелестнули. Словно по ним пробежал выдох великана-невидимки.
Но всё это уже неважно стало, потому что на поле нежданно такая Игра развернулась, от которой весь в напряжении вперёд подаёшься, схватываешься за брус скамьи и только головою водишь, чтоб уследить за мячом, что заметался вдруг по всему полю –
Полузащитник взмывает вверх на полметра выше своего роста и головой отправляет мяч на правый край нападающему, а тот, в одно касание, переправляет мяч в центр.
Центральный нападающий ловко принимает пас, перебрасывает мяч через защитника, легко его обходит; пушечный удар!
Неизвестно откуда и как подоспевший левый полузащитник подпрыгивает, отбивает мяч грудью далеко к центру поля, где тут же завязывается борьба…
Мы напряжённо следим за полем, где мяч переходит от команды к команде, ускоряясь ударами ног и голов, чтоб мчать дальше.
Это не они играют, это ими играют…
Это идёт Игра.
Наконец и алкашам начало доходить, что происходит нечто небывалое. Они взревели и засвистали как многотысячные трибуны.
Возможно, этим и спугнули невидимку.
Игроки, один за другим, начали сникать и вскоре просто бегали запаренной трусцой, как и в начале матча.
Я не слишком большой ценитель футбола, зато теперь убедился, что есть-таки настоящая Игра.
( … пять минут Игры, разве этого мало?
Фанаты прославленных клубов возможно и больше видали, но не настолько подряд, а по крупицам, как гомеопаты.
Да, та Игра ушла, растворилась, умчалась, как порыв ветра, как прилив счастья, но она была и восхищает меня до сих пор …)
Причиной моей молчаливости стало то, что я прикусил язык.
На первых порах я выдавал всё, что взбредёт, но через месяц в строительном цеху завода «Мотордеталь» проходило общее собрание коллектива, на котором выступил представитель заводоуправления.
В нём чувствовалась порода руководителя. Таких людей невозможно представить ребёнком с воздушным шариком, или юнцом озабоченным своими прыщами. Нет. Он из утробы матери таким и вышел – полулысый, в очках, с мягким брюшком и холёной степенностью.
В своей речи он затронул задачи, стоящие перед нами в такой ответственный ускоренно перестроечный момент.
Каждый должен трудиться не покладая сил, мы, рядовые трудящиеся, на своём рабочем месте, а они, руководство, на своих постах продолжат заниматься экономической деятельностью и хозяйственной тоже, чтобы направлять наши усилия на достижение поставленных задач.
Он кончил и председатель собрания спросил нет ли вопросов.
Я поднял руку.
( … так
Но я поднял руку, потому что он меня достал, этот соловушка из заводоуправления …)
Я попросил объяснить разницу между экономической и хозяйственной деятельностью; мне интересно; спасибо.
Руководитель перешепнулся с председателем и тот объявил конец собрания.
Рабочие с облегчением поспешили по домам.
Через пару дней хлопец из села Бочки, что приезжал на работу мотоциклом и в круглом шлёме, куда суют голову как в горшок, и который он приносил в бытовку держа под мышкой, словно космонавт свой шлём на стартовой площадке, громко заметил, что надо бы сменить замок на шкафчике, а то тут шизофреники завелись.
Ни к кому конкретно он не обращался, но большинство переодевающихся в спецовки повернули головы ко мне.
Вот когда я прикусил язык.
( … против рычагов власти не попрёшь, они негласны и неуловимы и даже дебила из Бочек обучили слову «шизофреник» …)
– Ты был в Ромнах?
Здесь, в помывочном зале конотопской бани, где мы голяком намыливаемся над своими жестяными шайками, каждый из нас смахивает на «безвозвратно свободных» с Площадки пятого отделения.
Ближайшие соседи по мраморному столику с шайками навострили слух; в Конотопе любят, когда вопрос поставлен прямо, без обиняков.
– В Ромнах я был, но вас не помню.
Я и сам залюбовался безупречным поэтическим размером своего ответа.
Соседи перестали втирать мыло в мочалки и с напряжённым вниманием придвинулись поближе – у конотопчан врождённая склонность к поэзии.
Я продолжал всматриваться в задавшего мне этот вопрос.
Всплыли всхлипы баяна на вечерней Площадке. Темнеет, сейчас пойдём на ужин. Эти глаза… Эти же глаза, только уже без сизоватого отлива поверх радужки…
– Володя!
Соседи отодвигаются, некоторые, ухватив шайки, переходят к другим столикам. (Их уже двое!..)
Как же я сразу-то не узнал? Один из нас троих спавших на двух койках.
Он смущённо улыбается. Отсутствие той поволоки в глазах сбило меня поначалу…
( … этот отлив не стеклянноглазость; он потусклее.
Точно такую же сталисто-сизоватую поволоку увидел я в глазах жителей азербайджанской деревни Кркчян, когда они меня поймали, как армянского шпиона, на склоне тумба, где я просто собирал мош, он же ежевика, она же ожина …)
По официальной версии карабахская война длилась три года – с 1992 по 1994, но на самом деле началась она намного раньше и не кончилась до сих пор. Хотя признаю, те три года были самыми отвратными.