А ты гори, звезда
Шрифт:
— Послушайте, — небрежно обратился к нему Дубровинский, — в каком номере остановился у вас только что с пароходом прибывший, немного эксцентричный, чудаковатый господин?
Он не знал, какой фамилией мог назвать себя Трофимов, и потому, перебрасываясь незначащими репликами с женой, словно бы между прочим сообщал портье некоторые его приметы. Тот, склонив голову набок, слушал со снисходительной улыбкой.
— Не с корзиной ли? — спросил, теперь и совсем откровенно посмеиваясь. — А позвольте: его фамилия?
— С корзиной? — удивился Дубровинский. И пропустил
— Да, конечно, с корзиной! — воскликнула Анна. — Я просила тетю послать побольше самой лучшей тарани.
— Лидочка, ты прелесть! — сказал Дубровинский и поцеловал ей ручку. — Итак, в каком он номере?
— В двадцать седьмом, — ответил портье, становясь вежливо-серьезным. — Второй этаж, направо.
— Пожалуйста, распорядитесь, — Дубровинский многозначительно поднял палец, — распорядитесь подать туда шампанское, шоколад и ананас. Есть апельсины?
— Все, что прикажете, — с полной готовностью ответил портье.
Анна поспешила добавить:
— И миндаль. — Словоохотливо объяснила: — Нет, вы представляете: заехать сразу с парохода не к родным, а в гостиницу! Вот самолюбие! Вот чудачество! Как это можно?
— Ничего, Лидочка! Мы его все равно утащим к себе. Извозчика я не отпускал, — сказал Дубровинский.
Сделал благодарственный жест рукой — портье в ответ поклонился, и они стали подниматься по лестнице.
Трофимов на их стук отозвался не сразу, и Дубровинский с тревогой подумал: не пытается ли он каким-нибудь образом избавиться от своего опасного багажа. А окликнуть его, назвать себя сквозь массивную дверь было бы неосторожностью. По коридору ходили неведомо какие люди. Наконец щелкнул замок. В узкой щели показалось бледное лицо Трофимова.
— Павел Семеныч! — радостно закричал Дубровинский, заметив приближающегося коридорного. — Мы вас ждем у себя, Лидочка пирогов напекла, а вы — скажите пожалуйста! — в гостиницу! Ай-я-яй! Ну, с приездом вас! С приездом! Да позвольте же вас обнять и поцеловать!
Коридорный пробежал мимо, и Дубровинский, освободив из своих объятий вытащенного из номера Трофимова, озорно подмигнул. Теперь можно было и войти в помещение. Еще ошеломленный неожиданностью этой встречи, Трофимов не знал, что делать. Заметался по комнате.
— Иосиф Федорович, — бормотал он испуганно, — бога ради, уходите! Зачем вы здесь? За мной от самой пристани тащился хвост, я совершенно изнемог, вбежал сюда. Вот-вот может нагрянуть полиция. Я в отчаянии. Как быть с литературой? Бросить здесь? Сжечь? Топка голландской печи выходит в коридор. Или попытаться вынести? Но бежать отсюда надо как можно скорее.
— Так и сделаем, Павел Семенович! Успокойтесь, прошу вас! — Дубровинский оглядывал номер: где же корзина? — Сделайте веселое лицо. И пойдемте. Но прежде в честь приезда вашего мы выпьем шампанского. Сядьте к столу, шампанское сейчас принесут. А насчет хвоста — это был наш человек.
— Да что вы? — озадаченно вскрикнул Трофимов. — Нет, нет, тот, что преследовал меня, явный шпик. В
— После и я вам все объясню, Павел Семеныч! Забрели вы, прямо скажем, в очень неподходящую гостиницу, извините за вольность, словно бы сели нагишом в муравейник. Но ничего, только, пожалуйста, спокойнее и веселее. Где корзина?
— Я задвинул ее под кровать. Бросил бы здесь и ушел, но боюсь, нет ли среди литературы чего-нибудь точно наводящего на след. Варенцова укладывала, не предполагая, конечно, что такое может случиться.
Анна захлопала в ладоши:
— Браво, браво! Несут шампанское. — И кинулась на шею Трофимову. — Какой вы противный! Ну расскажите же, расскажите, как там поживает тетя? Здорова? Все молодеет? Прислала с вами таранки?
Коридорный в белом фартуке, с полотенцем, переброшенным через руку, согнутую в локте, расставлял на столе ведерко с замороженным шампанским, тарелки с шоколадом, очищенным миндалем, нарезанным ананасом. Из буфета, стоящего у стены напротив кровати, прикрытой шелковым покрывалом, достал три нарезанных алмазной гранью бокала, обмахнул их полотенцем.
— Прикажете открыть? Или обожаете сами? — обратился к Дубровинскому, с некоторым сомнением оглядывая очень уж просто одетую компанию, но в то же время сделавшую столь изысканный заказ.
— Открой, голубчик! — попросил Дубровинский. — Только поосторожнее, мадам всегда очень боится. И поставь четвертый бокал.
— Ой! Ой! — зашептала Анна и прикрыла уши ладонями, наблюдая, как коридорный раскручивает на горлышке бутылки тонкие проволочки.
Хлопнула пробка, ударилась в потолок и покатилась по полу. Пенную струю шампанского коридорный ловко направил в бокалы.
— В четвертый не наливать? — осведомился он у Добровинского.
— Наливай! Наливай, голубчик! — И подал ему бокал. — Выпей с нами. Радость у нас необыкновенная. Такой человек! Слава отечества! Два года с ним не видались. Да на пристани проворонили. Хорошо хоть здесь сразу нашли. — И погрозил пальцем Трофимову: — Ну нет, все равно я тебя сейчас к себе увезу. За здоровье твое! И с благополучным прибытием!
Подняли бокалы торжественно. Анна ласкала Трофимова глазами. Коридорный тоже старательно тянул руку вверх. Черт их разберет, интеллигентов! Кто шпана — в цилиндре и при лайковых перчатках, а кто инженер или даже миллионер — в косоворотке. Эти — явные чудаки. Выпить вместе с ними просят. Почему и не выпить?
— Благодарствую, здоровья вам крепкого, господа! — сказал коридорный, ставя пустой свой бокал на самый край стола и не решаясь наряду с другими закусить шоколадом.
Анна это заметила, отломила половину плитки, сунула ему в руку. Сама принялась грызть миндаль.
— Будут еще приказания? — спросил коридорный, пятясь к двери.
— Будут, — беспечно махнул рукой Дубровинский. — Через десять минут зайдешь, снесешь вниз багаж и за номер рассчитаешься. Да посмотри, не уехал ли там мой извозчик?