А жизнь продолжается

Гамсун Кнут

— Так я и думал, — заметил Август. — А то это был бы стыд и срам.

— Да я, — продолжал бахвалиться Александер, — спокойно обойдусь безо всякой помощи! Надо же такое сказать! Иди-ка отсюда, пока я не сблевал! Я ни на вот столечко не нуждаюсь в твоих поучениях! Давай проваливай!

— Ну чего ты злишься и хамишь, — сказал Август, — лучше бы ты, поганец, поблагодарил Бога за то, что наконец выучился и все уразумел. Правда, ты его не очень долюбливаешь, Бога-то…

В следующий раз, когда надо было коптить лосося, старая хозяйка совершила оплошность: вместо того чтобы сказаться

больной, она, не подумав, посреди бела дня ушла в город, жива-здоровешенька, и, встретившись с кавалером Хольмом, отправилась на очередную прогулку в горы. Можно только диву даваться подобной беспечности! Ну нужно ли было дразнить гусей? Видимо, да, романтической паре оно было нужно. Рабочие заметили, что оба вели себя тише, чем прежде, короче говоря, на смену восклицаньям и смеху пришли серьезность и нежность. С чего бы это Хольму помогать даме пробираться среди камней и тачек, когда она могла через них перепрыгивать не хуже, чем арабская кобыла Марны? Неужто Хольм поглупел?

Дойдя до охотничьего домика, они присели передохнуть, отсюда им было видно горное озеро. Озаренное не лунным светом, нет, но ярким солнцем. От ходьбы оба посвежели, разрумянились, и, хотя они то и дело улыбались, ни того ни другого не тянуло дурачиться. Хольм поддернул штанины, оберегая складки на брюках, в петлице у него вновь красовалась гвоздика, он определенно желал произвести впечатление. Старая же хозяйка сняла шляпу и сидела простоволосая, как девчонка, а волос у нее — копна.

Они составляли пару, их многое роднило — легкий характер, чувство юмора, жизнелюбие. А разница в возрасте не так уж и велика, старая хозяйка ну, может быть, чуть постарше, зато хороша собой и пышет здоровьем, лицо без единой морщинки и на удивление красивые руки.

Они любовались видом на озеро и окрестные горы и спрашивали друг друга, не прекрасно ли тут. И оба сходились на том, что прекрасно. Как славно здесь сидеть, это Гордон Тидеманн замечательно придумал, выбрал такое место.

— Охотничий домик, — произнес Хольм, — это же целый дом, мы могли бы в нем жить.

— Да, — ответила она и засмеялась, чтобы он не принял это всерьез.

— Дом с сараем, большая дорога и все остальное.

— Да, — отвечала она со смехом.

Он предложил ей гвоздику, но она сказала, что на нем гвоздика смотрится лучше. Потом он разжег свою носогрейку и закурил, беспрестанно отгоняя от нее дым.

Неожиданно она встала и пошла заглянула за угол. Вернулась с побледневшим лицом и, усевшись, проговорила:

— Мне послышалось, там кто-то возится, я подумала, наверное, это Гордон.

— Тогда бы он открыл дверь и пригласил нас войти.

— Конечно бы пригласил, Гордон очень гостеприимный. Не знаю только, есть ли уже в погребе какая провизия.

— Я до сих пор вспоминаю празднество, которое вы устроили весной, — сказал Хольм.

— Вы тогда неприлично вели себя за столом, ущипнули меня так, что я даже вскрикнула.

— К сожалению, это правда, — признался Хольм. — Перед этим я завернул к Вендту в гостиницу.

— Ничего страшного, — утешила его старая хозяйка. — Мне и самой все это вино ударило в голову, и как это я еще осталась в живых. Смех и грех.

— А

что сказал ваш сын?

— Гордон? Он о таких вещах вообще не говорит. Он хороший мальчик.

— А фру Юлия — милая дама.

— Правда ведь? Другой такой поискать. Мы все ее очень любим.

— В общем, все хорошо! — сказал Хольм, снимая с ее платья травинку.

— Чудесно! Бог ты мой, до чего же прекрасен мир! Будь моя воля, никогда бы его не покинула!

В гору не спеша поднимался Август, вид у него был задумчивый. Увидев их, он поздоровался и присел на минутку рядом. В руках у него была рулетка, он то доставал ее из футляра, то убирал обратно.

— А мы, Подручный, осматриваем дорогу, — поспешила сообщить старая хозяйка. — Мне что-то не сиделось дома.

— Само собой, в такой-то погожий день! — согласился он.

— И какая же это выйдет замечательная дорога!

— С Божьей помощью! — отозвался Август.

Аптекарь принял это за шутку и рассмеялся, да что с него взять. Вдобавок он показал на рулетку и развязно заметил:

— Если вы надумали повеситься, то эта штука никуда не годится.

Август:

— Оставьте эти грешные речи!

Аптекарю захотелось поправить дело:

— Ну как, удалось вам получить у судьи свой миллион?

— Миллион? — переспросил Август. — Миллион не миллион, а все ж таки деньги немалые. Нет, я их не получил и никогда, видно, не получу. Но я знаю, Господь, он все равно мне поможет, как и помогал по сю пору.

— Конечно, поможет. Для того он и существует. Чтобы помогать своим чадам.

— Ну все, будет мне рассиживаться, нужно браться за работу, — сказал, поднимаясь, Август.

— Какую работу? — спросила из приличия старая хозяйка.

— Надо кое-что промерить. Консул хочет, чтобы мы поставили здесь ограду. Над пропастью.

— Ух и глубоко же тут! Даже страшно смотреть… Ну что ж, Подручный, до скорого!

Пара удалилась. Август принялся за промеры. Услышав шорох, он поднял голову: у охотничьего домика стоял цыган Александер.

— Какого черта ты здесь ошиваешься? — забывшись, помянул нечистого Август.

— Я только что пришел. Я ходил в горы.

— И что ты там делал?

— А тебе какая разница?

— Разве тебе сегодня не нужно было коптить лосося?

— Уже накоптил. А если тебе еще чего желательно знать, могу рассказать, пожалуйста.

— Давай-ка отсюда, — сказал Август, возвращаясь к своей работе.

Александер не двинулся с места. Он глядел на Августа и все больше и больше злился.

— Черт бы тебя побрал! — крикнул он вдруг. — И чего тебе тут понадобилось именно сейчас?

Август опешил:

— Как что? Мне?!

— Надо ж тебе было сюда заявиться как раз, когда я собирался спихнуть аптекаря в пропасть.

— Я тебя за решетку засажу! — пригрозил Август.

Цыган усмехнулся и прошипел сквозь побелевшие губы:

— Ишь ты, какой порядочный, я и тебя могу подтолкнуть.

— Прежде чем ты успеешь это сделать, я тебя пристрелю, — предупредил Август, вытаскивая свой револьвер.

Цыган сошел на дорогу и побрел вниз. Он пожимал плечами, размахивал руками и что-то выкрикивал.