Абарат. Абсолютная полночь
Шрифт:
— Где они ловят рыбу? — спросила она одного из хозяев.
— К западу отсюда, — ответил хозяин, — в проливах между Гномоном и Горгоссиумом.
Запад,подумала Кэнди. Оттуда эти птицы и летят. Что происходит? Скорее всего, что-то на Горгоссиуме.
Поскольку рестораны у гавани не могли ничего им предложить, они решили подняться в город и поискать что-нибудь еще. Крутые вымощенные булыжниками улицы затрудняли подъем. Но наградой им служил смех играющих
— Вы посмотрите, кто здесь, — сказала Кэнди с улыбкой. — Это же Эдди Профи!
— Где? — спросил Шалопуто.
— Да вот же, прямо перед нами. И он стоит на плечах Бетти Гром.
— Эдди и Бетти? — сказал Двупалый Том. — Ты это придумала?
— Они актеры, — объяснил Шалопуто. — Когда-то они поставили о нас пьесу. Было очень смешно.
— Я никого не вижу, — сказал Джон Хват, самый низкий из братьев.
Том приподнялся на цыпочки и кивнул.
— Ага, вижу. Вы только гляньте. Она роскошна. Все эти блестки. А мышцы какие!
Они появились из толпы, и теперь все могли видеть, что их сопровождает приятель-сценарист, пятифутовая обезьяна Клайд, махавший им рукой.
— Так-так-так, — сказал Эдди Профи. — Да это Квэнди Крокенвдуш и ее приятель Капуто!
Кроме Кэнди и Шалопуто, никто ничего не понял.
— Как я люблю воссоединения! — сказала Кэнди и начала всех друг другу представлять.
Перезнакомившись, они решили, что следующим в списке их дел стоит обед, и направились вверх по улицам Смеха-До-Упаду. Одна из них заканчивалась рынком со всевозможными товарами. Здесь продавались плоды Часа, одаренного солнцем и дождями, бесконечные ароматы утра поздней весны и даже некоторые фрукты, названия которых Кэнди были известны — абаратские виды вроде тантаренты, гнилушек доэманны и кутури, — однако гораздо больше на прилавках было того, чего она не знала.
— Запретные плоды, — сказал Эдди Профи и взял один фрукт весьма пышных форм. — Это большая девочка, — добавил он с хитрой усмешкой. — Похожа на тебя, Бетти.
Фрукт действительно напоминал весьма соблазнительную женскую фигуру. Бетти не обиделась.
— Если это я, то я его и возьму, — сказала она.
— Это лучшие морианы из всех, что у нас были за долгое время, — сообщил торговец.
— А в чем подвох? — спросила Кэнди.
— Скажи ей, — ответила Бетти, откусив голову морианы, а затем и верхнюю часть фрукта. Запах его розовой мякоти был такой вкусный, что от удовольствия у Кэнди закружилась голова.
— Ух ты! — сказала она.
— Отличные, правда? Но я тебе не дам. Попроси Эдди, пусть он купит тебе другой, — сказала Бетти.
— Почему я должен…
— Ты купил мне, — сказала Бетти.
— И я за это должен
— Кстати, где деньги? — спросил древозубый торговец.
— Я заплачу за один, — и Эдди показал торговцу один крючковатый зеленый палец.
— Одна мориана стоит семь патерземов.
— Семь! — воскликнула Кэнди. — Ничего себе!
— Ты где была? — хмыкнул торговец. — Сейчас патерзем стоит меньше, чем раньше.
Пока Эдди платил за фрукт Бетти, Кэнди шарила по карманам. У нее оказалось всего два патерзема и мелочь.
— Где Шалопуто? — спросила она себя вслух. — У него вся наша наличность.
Сказав, что она идет искать Шалопуто, Кэнди отправилась вдоль ряда прилавков, решив, что он где-то впереди. Она удивилась, не обнаружив его поблизости — вероятно, он ушел исследовать более интересные места. Кроме того, зная Шалопуто, можно было предположить, что он смотрит представление театра марионеток, выступавшего перед детьми и взрослыми в самом конце улицы. Она начала пробираться сквозь толпу к театру кукол, то и дело поднимаясь на цыпочки или подпрыгивая в надежде его увидеть.
Подпрыгнув в третий раз, она его заметила. Однако он был не на улице. Когда их с Кэнди разделили в Балаганиуме, ему сильно не поздоровилось. Это его напугало, и в толпе он чувствовал себя неуютно, поэтому, вероятно, решил на время выбраться из давки. Теперь он стоял в тенистом узком переулке и махал ей рукой.
— Вот ты где! — крикнула она и направилась к нему через улицу. Оказавшись на другой стороне, она осторожно проскользнула между двумя прилавками, заваленными всякой снедью, и вышла с яркой, шумной улицы в тихую тенистую аллею.
— Я была уверена, что ты смотришь кукольное представление, — сказала Кэнди.
— Я немного посмотрел, — ответил Шалопуто. — Но там все одно и то же. Ты понимаешь…
— Не очень, — ответила Кэнди, немного сбитая с толку.
— Понимаешь. Любовь и Смерть. Всегда Любовь и Смерть. Хотя, если это куклы, ты, по крайней мере, видишь вещи такими, какие они есть — что всех дергают за свои ниточки.
Обычно Шалопуто не шутил. Кэнди рассмеялась, хотя ей показалось, что в его замечании имеется глубина, которую трудно связать с Шалопуто и его жизнью.
— Ты от меня что-то скрываешь? — спросила она.
Теперь рассмеялся Шалопуто; с эхом в этом переулке происходило что-то такое, что делало звук темнее и глубже, чем он должен быть. Кэнди замедлила шаг. Потом остановилась.
— Какие у меня могут быть тайны? — спросил Шалопуто. — Тем более от тебя.
— Не знаю, — сказала Кэнди.
— Тогда почему ты спрашиваешь?
— Ты говорил о любви.
— А, — тихо сказал он. — Да, я говорил так, словно действительно ее испытывал. Да. Как будто знал, что это такое — кого-то любить. Слышать от них обещания верности. Что они будут любить тебя вечно, если ты дашь им… — Он поежился. — Ну не знаю. Что-нибудь неважное.