Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
Шрифт:
Гашишное блаженство многим отличалось от книжных россказней о нем, и романтика Бориса в сотый раз потерпела крушение. Англичане наблюдали курильщиков с холодным любопытством, перебрасываясь короткими фразами, непонятными Сереже и раздражавшими его даже в устах симпатичного Арта. Впрочем, прилипчивый запах анаши преследовал и бесил всех трезвых членов экспедиции.
После полутора суток неудач решение вернуться на тропу змей окончательно окрепло. Мешала ему потеря компаса; короткие, но бесчисленные плутания сбили экспедицию с прямого пути. Оставалось, правда, уменье ориентироваться по солнцу, переходившее у Джелала в настоящее искусство, но как назло и на редкость в этих местах стояла пасмурная погода, придававшая еще больше дикости и без того дикому пейзажу.
Пейзаж действительно
Когда оказалось невозможным воспользоваться услугами солнца, путешественники пробовали ориентироваться по видимому расстоянию между снеговыми вершинами, но вершины, как всегда бывает в горных походах, непостижимым образом менялись очертаниями друг с другом. Экспедиция начала серьезно беспокоиться. Искандер-ака, по-прежнему услужливый, держался тверже других. Время от времени изнервничавшейся Галине казалось, что поручик слишком спокоен и подозрительно легкомысленен.
Едва солнце проглянуло сквозь свои свинцовые белила, четыре потерянные страны света были вновь обретены. Путешественники, уверенные, что все время уклонялись от настоящего пути к востоку, единогласно признали правильной попытку пробираться на запад.
Это была последняя разумная надежда и последние разумные силы. В памяти снова запуталось направление мелких переходов. Вечернее солнце озарило ошибку с удивительной кротостью. Небо совершенно прояснилось. На первой попавшейся горной поляне Сережа бросился ничком на землю и сжал кулаками горячие виски.
Глава четырнадцатая
КОНЕЦ ПРЕДИСЛОВИЙ
Трех банок зеленого горошка, разделенных на четыре части по шесть порций в каждой, не могло хватить даже на обед. Припасы катастрофически убыли вместе с надеждой. Недостаток пищи при свежем горном воздухе производил на путешественников разительное впечатление голодной смерти по Джек Лондону. Взаимные нелады, тайные антипатии, злопамятные догадки прорвались наружу. В первую голову общественная ненависть обрушилась на поручика, последний обмяк и потускнел: боясь гашишного аппетита, он бросил свой наркотик.
В вечер того дня, когда Сережа лежал на поляне в позе детского отчаяния, выбились из сил поголовно все. Новый привал в узкой и угрюмой лощине имел беспросветно-печальный вид. Ишак Томми, привязанный к большому камню, жалобно трубил. Глядя на него с тупой настойчивостью, Борис вспоминал «салями», твердую, жирную колбасу из ослиного мяса; но убить ишака значило бросить постель. В пещере Джелал совершал «ежедневный» намаз, о котором вспоминал не чаше раза в полугодие. За пещерой на берегу горной речонки Арт обдумывал план новой разведки. «Вот рука, — внушал он своей звенящей и кружащейся голове, — я вот горы, вот юг, а вот запад — везде одинаково». Мысль остановилась: на волнах речушки весело подпрыгивало нечто немыслимое для данной ситуации — красный мерцающий осколок. Арт выловил находку, оказавшуюся половиной довольно замысловатой бутылки, и обрел сразу все потерянные надежды: «Вверх по течению реки! Один сильный идет. Другой сильный остается. Стекло иногда может плавать и не тонуть. Splendid!»
Так была задумана их последняя вылазка. На поиски спасения отправились Арт, Козодоевский, Александр Тимофеевич и Джелал. При Галине, вещах и притихшем ишаке Томми остался Сережа. Уикли же, по выражению Броунинга, был оставлен сторожить самого себя от тоски по воскресной обедне.
Несколько часов оставшиеся провели в сосущей тревоге. Сережа нетерпеливо шагал вдоль неглубоких зачесов воды. Над шумящим камышом поднимался легкий вечерний туман; пыльное в желтых пятнах небо предвещало горячий ветер. Сережа снова начал свои бесконечные думы о Москве, о бесполезности и никчемности странствий; объектом своего раздражения он выбрал Александра Тимофеевича.
Подхватив песенку, Сережа пошатался по зарослям камыша и вернулся с охапкой сладко-шуршащего топлива. Потухавший было костер вновь разгорелся. Стало темней кругом: черные горы нависли грозно и настороженно. Над долиной тяжело прокатился ветер.
— Погано, черт возьми, совсем как доисторические люди у огня спасаемся. — Он пожалел, что произнес это вслух: Галочка сразу стряхнула дремоту.
— Уж не случилось ли чего?
— Зачем случилось? — Но в глубине души Сережа согласился, что ночью товарищи едва ли выберутся. Оставалась надежда на утро. Об остальном не стоило думать; однако дурные образы продолжали осаждать его кудрявую голову. Галочка потянула носом и сдавила намокшие глаза. Неожидано Уикли приподнялся на локте:
— They are there, Седжи! They are there, товарищ. Вэр. Вэр… — он показал рукой по направлению к реке От реки вместе с сырым туманом стлался по земле длинный крик: «спаси-те!..» Выдрав из костра цепкую прядь горящего камыша, Сережа помчался к реке, за ним шумно поспешала Галочка и ковылял Джонни. При неверном свете факела они увидели Бориса, отчаянно карабкающегося на скользкий берег. С бледных волос поэта стекала вода.
Несчастного исследователя приволокли к костру и, высвободив из мокрой одежды, облачили в одеяло. Когда платье поэта покоробилось от пламени, а сам он, благодаря неловким стараниям Сережи и Джонни, несколько пришел в себя, начался бессвязный испуганный рассказ. Стуча зубами и ежесекундно оглядываясь на горы, Борис передавал события последних часов.
— Сереженька, товарищи, понимаете, хаос какой-то…
— Стой, Борис, ты так и до утра не кончишь, — прервал Сергей. — Где все ребята?
— Там. Остались. Их остались. В плену. Вдруг на тебе…
— Как «их остались»? Басмачи там, что ли!
— Не знаю, Сереженька, ничего не знаю. Какие-то люди выскочили, настоящие привидения, честное слово будущего коммуниста. И молчат. Только так пальцами показывают…
— Ну?
— Ну, вот. Сначала мы шли по этой речушке вверх по течению. Дошли до залы, т. е. не залы, а пещеры. Мы это с лучинками шли, а потом вдруг откуда-то светло стало. Смотрим — озеро. Очень большое озеро. Пошли вперед, а Александр Тимофеевич поскользнулся, и мы его вытащили. Честное слово! Потом слышим шум, я опять же говорю Арту: «пойдем домой», а он отвечает, что нет, нужно уж идти до конца. Вот мы пошли. Узкое такое ущелье, еле пролезешь! Пришли все-таки. Смотрим — колодец, это он шумит и камни отовсюду торчат, т. е. это водопад шумит… — Он передохнул. — Я, признаться, по маленькому делу, извините, Галина, отошел так немного назад, за камешек, задумался. Вдруг слышу, Александр Тимофеевич вопит: «Караул, грабят!..» Взглянул я, а какие-то белые балахоны взяли наших и повели, а меня-то и не заметили.
Пока Сергей мрачно размышлял, Борис перечислял Джонни последние известия об Арте и товарищах.
— И понимаешь, Сереженька, — прервал он себя. — Кто бы это мог быть? Люди в белых балахонах! Да, кто это мог бы быть? Что это за люди?
— Сволочи! — проворчал Сережа.
Уикли стыдливо потянул Бориса за рукав.
— Вы знаете, товарищ, я думаю, что это были, как вы их называете? — великие пос…
— Что он говорит? — инстинктивно насторожился Сережа.
Борис после пережитого потрясения с трудом осознал английскую фразу. Он с опозданием ахнул и заломил пальцы.