Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
Шрифт:
Слушайте, вы не знаете, что такое оппозиция? У нас, знаете, кого обвинили в уклоне?.. Льва! Давыдовича! Троцкого!..
— Да? — с робким уважением спросил белогвардеец.
— Да. Только слушайте, перейдем к делу. Я предлагаю организовать оппозицию. Вы, я, Джонни.
Александр Тимофеевич расплылся в своей улыбке провинциального актера и размашисто хлопнул ладонью по ладони поэта.
— Всегда готов.
Борис хотел было обдумать наедине свой неожиданный шаг, но не выдержал.
— Я
— Почему ж вечером, голуба?
— Сейчас нельзя еще говорить. Я человек определенности и дела.
— Вы совершенно новый человек, — искренне подтвердил поручик.
Козодоевский чувствовал бы себя хозяином положения, если бы не голые, постыдно худые ноги, которые он все время разговора прятал в складки атласного одеяла. Пользуясь симпатическим доверием к себе Александра Тимофеевича, Борис вскинул голову и многозначительно изрек:
— Как я нервен! Или это правда? Я ощущаю присутствие.
Александр Тимофеевич обшарил глазами стены.
— Расстанемся, — сказал Борис и, подманив нос поручика к самому своему уху, законспирировал: — вечером. У вас в постели.
После ухода белогвардейца Борис быстро натянул шелковые чулки и вышел в сад творить заказанную оду республике. На розовой дорожке он столкнулся с Джонни, спешившим на службу. Уикли, бледный, печальный и осунувшийся, шел неверными шагами, машинально обрывая узкую зелень астролистника.
— Товарищ, — поглядел он на Бориса, — как меня скучно!
Ломаный и бесцельный русский язык придавал фразе беспомощную интимность. Борис вдохновился:
— Знайте, Джонни, что будущее и ваших руках, — он наклонился к уху собеседника. — Щеглов и Броунинг владеют секретом, в их руках формула, одна математическая формула. Если она будет у нас — мы богачи. Мы ее можем продать любой стране за неимоверные деньги. Необходимо, чтобы эта формула была у нас. Формула зашифрована. Она вытатуирована у Сергея на руке.
Джонни растерялся. — Разве нас выпустят отсюда?
— Ничего, я устрою, что выпустят. Клянусь вам, — сказал Борис. — Вы должны заново подружиться с Артом. Может быть, у него тоже есть на руке. Там должны быть неприличные рисунки, названия и числа. Вы перепишите. Делать нужно немедленно.
Джонни чувствовал, что у него невозвратно мутится в голове. За последнее время мир все дальше и дальше уплывал из его глаз. В снах, которые ему снились по ночам, он был близоруким и видел туманные картины. Обещание Бориса вывести его отсюда было последней соломинкой утопающего.
В тот же день после работы Джонни, проходя мимо лаборатории, встретил Броунинга. За последнее время они виделись не часто, и Арт с жалостью поглядел на осунувшееся лицо. Он все еще твердо считал себя ответственным в некоторой степени за своего бывшего механика и сообщника.
— Что
Джонни мог не кривить душой. Он был угнетен, возбужден, потрясен, расслаблен — все вместе. Голова его лопалась по черепным швам. Он ответил Арту, едва шевеля губами:
— Мне очень плохо. Меня гнетет тоска. Сейчас еще ничего, а ночью я сумасшествую. Я боюсь темноты. Свет может гореть сколько угодно, но я боюсь, что он погаснет. Я с ума сойду, честное слово!
Арт схватил его за обе руки.
— Не надо, Уикли, бросьте, дорогой. Вам просто надо отдохнуть по-настоящему и не быть одному. Переходите ко мне ночевать. Все обойдется. Не надо, голубчик, падать духом.
— Спасибо, Арт, — робко воскликнул Уикли, — не сердитесь на меня. Ведь вы понимаете. У вас есть товарищ Седжи, а я совсем один. Я приду.
Джонни пожал руку Броунинга и, пошатываясь, побрел домой. Пока он не дошел до того места, где утром встретился с Борисом, он и не подумал даже о том, что выкрадет у своего друга формулу счастья.
Глава двадцать пятая
ПОБЕГ
В четверг Борис проснулся среди ночи. Стояла такая тишина, что мир казался несуществующим. У постели лежал ковриком плотный лунный квадрат. Козодоевский мучительно старался припомнить что-то, промелькнувшее во сне, не терпящее отлагательства и, главное, отнюдь не мистическое.
Он перепробовал все известные ему мнемонические приемы и решил уже уговорить себя, что сон был нестоящий, как вдруг стремительно сел на постели.
Нефритовая фигурка!
В самом деле, ведь все они — и Арт, и Сережа, и сам он — забыли об ее существовании! Потрясающая перемена обстановки выбила из озабоченных голов главную цель последнего путешествия. «Впрочем, может быть, кто-нибудь из них знает — ведь мы теперь мало разговариваем». Сначала поэт завязал узелок на подоле своего хитона, чтобы, чего доброго, не забыть утром порасспросить товарищей. Но заснуть он не мог, а дожидаться далекого утра представилось ему выше человеческих сил.
— Пойду! — отчаянно постановил он. — Они знают, что я только большой ребенок…
Презрев, против обыкновения, страх простуды, он выскочил босиком и пробежал коридор, ведший к комнате, где теперь вместе спали Уикли и опекающий его Броунинг. Сюда, однако, Борис постеснялся войти, но, вдохновленный примером дружеской опеки, помчался по холодному гравию сада к особняку Сережи. Здесь, после долгого дробного стука, он получил удивленное разрешение «влазить» и влетел в теплую комнату.
Сонный Сережа, со спутанными кудрями, налипшими на лоб, и по-мальчишечьи оттопыренными губами, смотрел на гостя во все свои смыкающиеся глаза.