Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4

Адалис Аделина Ефимовна

— А почему?

— Ну, я не стану с тобой здесь объясняться, холодно, кроме всего. Возьми тросточку.

Арт уже сделал несколько шагов вперед, в глубину тоннеля. Сережа спокойно ждал конца щекотливых переговоров Козодоевского.

— Прощайте, — сказала девушка из-за порога, — не разговаривайте в тоннеле.

Она стала медленно закрывать двери, но вдруг распахнула их снова.

— Поэт!

— Я слушаю.

— Узнай же правду. Бежать можно было и в другой раз, но я боялась переменить свое решение. Я боялась, что не выпушу тебя потом. Я не спала ночью, вскочила и побежала.

— Зажигалку! Фонарь! — оглушительно прошептал Борис.

— Я

не могу дать вам в руки ничего, что имеет фабричную марку Республики.

Дверь захлопнулась, и ключ медленно повернулся в замке. Девушка, казавшаяся Борису загадочной, как апокалиптическое животное, окончательно сделала свое дело.

— Пошли, что ли? — спросил Сережа.

Все стали тихо продвигаться вперед. Авангард, в лице Арта и Джелала, отобрав у Борис тросточку, оказавшуюся на ощупь простой крепкой камышинкой, пробовал дорогу. За ними Сергей и Уикли вели шмыгающую носом Галину. Сзади цеплялись друг за друга Борис и поручик. Эта группировка не изменялась более в течение всего тоннельного пути.

А путь не измерялся временем.

Вдруг Сергей остановился.

— Я думаю, что это западня.

— Игра сделана, — оборвал Арт. — Не разговаривайте в тоннеле.

Путь не измерялся временем. Погружаясь все глубже и глубже в непроходимое однообразие темноты, экспедиция теряла одно за другим свойства человеческого сознания: время, пространство, цель. Если бы пришлось умереть от усталости, вряд ли это событие было бы замечено самим пострадавшим. Не жаловался никто; каждый шел, стиснув зубы и жадно ободряясь хриплым, овечьим дыханием попутчиков. Когда подламывались дрожащие от неуверенности ноги, устраивалась остановка. Обшарив тростью каменный пол тоннеля, беглецы робко усаживались поближе друг к другу.

Переменой судьбы был переход от искусственного пола к простой мягкой земле, куда менее удобной для слепого путешествия: то там, то здесь попадались камни. Глухой мрак вступил в фазу новой бесконечности; дорога кружила заворотами. Наконец во тьме закачалось серое пятно.

— Светает! — вырвалось у Сережи.

Испугавшись знакомого голоса, ставшего таким слабым и дрожащим, все бросились вперед и, спотыкаясь друг о друга, бежали до тех пор, пока пятно не разрослось в изумрудные сумерки рассвета. Дальше пришлось идти по острым камням, но становилось все светлей и светлей. Скоро в двенадцать глаз ударил солнечный блеск. Это было маленькое отверстие в мир, заросшее буреломом, хаосом, полынью и птичьим пометом. Исцарапанные и помятые беглецы кое-как выбрались наружу. Пошла своеобразная перекличка:

— Компас?

— Есть!

— Деньги?

— Есть!

— Нефритовая фигурка?! — внезапно, с новым отчаянием вспомнил Борис.

Воцарилось молчание.

— На сей раз погибла окончательно, — с напускным хладнокровием отозвался Сергей и вскрикнул. — Ой, ребята! — Его взгляд упал на компасные часы в руках Уикли. Это был компас, потерянный в начале странствий белогвардейским поручиком. Арт уставился в глаза Александра Тимофеевича свинцовым взглядом:

— Вы не теряли его! Прокаженные нашли компас в вашей старой одежде. Девушка украла его из музея вместе с деньгами. Так?

Лицо Александра Тимофеевича стало пепельным.

— Так. Но я…

Арт повернулся к нему спиной.

Дорога на север шла среди невысоких предгорий. Стоял теплый солнечный полдень, но путешественники страдали от холода в своих шелковых хламидах.

— Братишки, братишки! А я что-то понимаю, — вдруг забодрилась посиневшая Галина.

Джелал обрадовался.

— Чиво понимай, ой джена?

— А

вы слухайте. Эта чертовка-то, Аритика, говорила, что нельзя нам дать вещей из республики, — а платье-то, а? — хохлушка хитро засмеялась.

— Да, да! Как же это гак? — воскликнул Сережа.

— А так, — объяснила Галочка, — что одежду-то мы изорвем.

Все развеселились.

— Ну, лоскутки-то мы доставим в Москву, — сказал Сергей и спохватился. — Э-э, нет! Проказу разносить не дело. Ведь прививки-то, небось, в Москве нет?

Глава двадцать шестая

ГИБЕЛЬ НАДЕЖДЫ

На вторые сутки сравнительно гладкого пути они достигли той самой, по-видимому, «маленькой, новой горной цепи», о которой говорила Эйридика. Ноги их были изодраны в кровь, сандалии и шелковые чулки разбиты, искромсаны и брошены. «Быть может, когда-нибудь они будут служить нам вехами», — пошутил Арт, пытавшийся запомнить дорогу. Концентрированная пища поддерживала последнюю долю их сил в ровном и неизменном состоянии. Более всего страдали путники от холода. Днем их стянувшаяся кожа жадно пожирала солнце, ночью они спали, сбившись в тесную кучу, и тогда труднее всего приходилось Александру Тимофеевичу. Хотя никто не решался отказать ему в той товарищеской близости, в которой не отказывают друг другу животные, но все поворачивались к бедному подлецу спинами, и только Борис робко спал в полоборота.

Однажды Сергей сказал: «Если бы мы не отъелись в этом проклятом доме отдыха, нас больше не хватило бы шляться!» Борис пригорюнился и весь дальнейший путь не мог отделаться от досады и жалости к себе. Ему казалось страшной несправедливостью терять силы, накопленные кое-как с помощью санаторного режима прокаженных.

На следующий вечер пути на запад, глазам экспедиции открылась роща нищенских палаток и волна овец. Это было становье кочевников, спускавшихся к зиме в долину. Галина, Джелал и Борис ринулись бегом вперед, но Броунинг осадил их строгим окриком:

— Нельзя! Мы с проказой!

После долгих сетований и проклятий экспедиция была вынуждена снять с себя все до последней нитки и завалить платье землей. Арт спохватился, когда уже было поздно. Синева военно-морских путешествий всенародно ухмылялась с его спины всеми своими именами, датами и эпитетами. На бедре Джелала красовались мусульманские буквы, стройные и хитрые, как гурии магометова рая.

Формула!

Единый ток встряхнул и соединил Бориса и Александра Тимофеевича. С этой минуты союз преследователей формулы был восстановлен.

Экспедиции пришлось бы бросить и деньги, если бы Сергея не осенила счастливая догадка:

— Да ведь бациллы живут едва лишь три месяца, а деньги-то были два года в музее под стеклом! А Борисова невеста и не прокаженная вовсе.

Серебро и бумажки были извлечены из кисета и тщательно перетерты сухой землей. Сергей и Джелал понесли их в горстях.

У кочевников и их курчавых пастушьих собак нет ни следа чувства юмора, — «благодаря экономическим условиям», подумал голый, как Адам, Щеглов. Обугленные люди встретили процессию угрюмо-удивленными взглядами; женщины, с мрачным спокойствием, отвернулись. И только когда Джелал, залившись полупритворными слезами, крикнул «Басмач!» и указал в пространство, был отозван пес, успевший прокусить ему икру. Кочевники, не торопясь, сменили негодование на сочувствие. Теперь необходимо было объяснить, почему басмач оказался в дураках и не отнял у путников денег. Экспедиции оставалось только радоваться, что даже Джелал не знает наречия кочевников!