Абонент вне сети
Шрифт:
Он еще много успел начудить. Искал клады, копаясь то в земле, то в деревенских архивах. Придумал игру «Жену свою продакшн», когда холеные банкиры в бандитских кепках и рваных клешах предлагали своих уставших от солярия жен на проспекте Просвещения. Деньги протекали у него сквозь пальцы, наполняя жизнь спелым соком приключений, и его это, похоже, полностью устраивало. Он всего однажды приобрел собственность – старый понтон, из которого сделал плавучую оперу, чтобы сплавляться по Неве под панк-рок с цыганами и медведями. Но к нему стали ходить люди, предлагавшие то помощь в получении согласований, то вступление
Я не думаю, что эти две темы в его жизни как-то связаны. Просто он еще надеялся найти в мире идей ту, что успокоит его вечный бег по кругу. Странно, что он искал идею там, где была лишь интернет-тусовка разноплеменных леваков от растаманов с Ямайки до аграрных комиссаров из Пакистана, которая приглашала всех в одно время в одно место оттянуться. Многие наши знакомые до сих пор думают, что Дэну это и надо было. Но, увидев своими личными глазами разгром Генуи, он отметил, что левые не могут быть правы, – и выкинул революционную романтику из головы.
Он периодически творил очередную шизовку вроде виртуальных кладбищ. Или продавал кусок городского пляжа лотами по три квадратных сантиметра. Поскольку пятьдесят долларов – не деньги, то многие молодые люди захотели сделать своим подругам необычный подарок. А в промежутках между этими безумиями он исчезал. Во время войны в Эфиопии он зачем-то жил в гостиницах за один доллар, переезжая между ними на велосипеде. Он потом отшучивался, что искал дух Хайле Селассие, а нашел стадо черномазых придурков с автоматами Калашникова, которые любят стрелять из них в беременных женщин. Но я думаю, что он искал путь. И увидел, что пустыня быстро заметает следы прошедших здесь до него.
Никому ведь не хочется проживать свою длинную силиконовую жизнь под пустыми небесами. Мы все смотрим наверх, и неважно, что наполняет нас светом: Храм Изумрудного Будды или должность вице-президента «Дженерал Моторс». Дэн был духом из тех времен, когда присягали Богоматери и путешествовали, чтобы сравняться с Ним. Дэна невозможно представить соблюдающим овощную диету или читающим «Коммерсантъ» про курс евро к доллару. Он так и жил, ведомый компасом совести по океану страстей, и скоро перестал замечать землю. Его выходки, которыми он пытался зажечь в себе огонь, становились безбрежно жестокими. Но сахар пенсионерам и булыжники патрульным не приносили ему облегчения.
Он перестал сетовать на непрекращающееся кишение протоплазмы. Ведь все, чем занимаются люди, настолько глупо и безумно, что все равно, на чьей ты стороне. «Трахомудие, – вздыхал он, вернувшись с тусовки йогов и дервишей Кумбха-Мела. – И это тоже трахомудие».
«Его бы энергию, да в мирное русло, – говорила его неслучившаяся невеста Аня Санько. Но Дэн искренне удивился, когда узнал, что его игры для скучающих миллионеров называются ивенторским бизнесом и люди защищают на эту тему диссертации.
Поразительно, что при таком зуде под копчиком Дэн сохранил ближний круг общения еще со школы: Гриша Булкин,
Каждый человек – остров. И чем отчетливее личность, тем больше вокруг нее воды. Дэн хохотал, что коралловый атолл в Тихом океане стал потребительским фетишем среднего класса вместо «квартиры – дачи – машины». «Что они там будут делать? – вопрошал он. – Там даже канализации нет, не говоря уже про клубы, театры и рестораны. Даже бедный моряк Робинзон Крузо страсть как хотел из этого рая сдриснуть».
Мне тоже нравились острова на картинках, но мой дом никогда не был окружен водой. Если, конечно, не считать Васильевского острова, где я родился и проживал до сегодняшнего утра. После выпускного в школе наш класс три дня жил в палатках на островах северо-западной Ладоги. Очень похожих на те суровые шхеры, что я видел сейчас за окном поезда, торчащие из воды как пучки травы посреди гигантской лужи. Недаром монастыри строят на островах, где нет ресторанов, клубов и канализации. Потому что очень трудно спасать душу, если все это есть.
Поезд притормозил у глухой платформы, над которой не было даже названия станции. За растрескавшейся полоской асфальта начинался таинственный дремучий лес. Сидя в автомобиле с включенной печкой и мурлыкающей магнитолой, мне часто нравилось наблюдать, как качаются на ветру могучие кроны. Не потому ли я оказался здесь и сейчас, что всю свою жизнь оставался в ней пассажиром?
Я не стал осмыслять подбросивший меня вверх импульс. Схватив рюкзак, я бросился к выходу под насмешливыми взглядами десятка оставшихся попутчиков. Репродуктор уже шипел «…срываются двери…», когда я вылетел в тамбур правым плечом вперед, и, поймав рукой дверь, протиснулся на битый асфальт платформы.
Глава вторая Все будет лакшери
Из крепкого похмельного сна меня вырвали руки Кати. Просыпаться не хотелось: в кои веки снился полет на параплане над ласково рычащим морем. Но цепкие руки трясли мое тело как плодоносящую грушу: “Ну просыпайся же ты, просыпайся”. В остатках моего сна самолет с отказавшими двигателями врезался в набежавшую волну, окатив солнечный мир солеными брызгами. Море вдребезги рассыпалось, словно хрустальный бокал, явив взамен перепуганную моську моей бывшей однокурсницы. Она была не красавица, но и не из рядовых. Из нее потоком лились какие-то слова.
– У тебя труп в туалете, – это единственное, что я понял.
– Чей труп? – машинально спросил я.
– Откуда я знаю?! – сорвалась на крик подруга.
Я подскочил и вышел в прихожую, нащупывая в темноте выключатель. Вспышка вольфрамовой нити пронзила сонный мозг. Дверь в туалет была распахнута, а на пороге действительно лежало мужское тело, облаченное в синюю джинсовую рубашку. Брюки субъекта были спущены до щиколоток, открывая взору худые бледные ноги. Крови вокруг я не заметил, зато туловище сокращалось в такт дыханию, иногда переходящему в храп.