Аборт
Шрифт:
Молодой парень, внимательно слушавший подборку местных шансонье, не успел отреагировать. Все произошло так быстро, что вообще не имело внятного временного объяснения. Что-то ирреальное, эфемерное, как намерение вдохнуть, предчувствие глотка кислорода. Вроде как мелкая тонкая молния, сувенир в плексигласе.
Понять, что об него разбивается Форд Фокус, парень сумел не сразу, а несколько погодя, когда меня, уже, собственно говоря, не было. Поэтому запоздалый финт рулем и максимально эффективные тормоза ни к чему не привели.
Серебристый мой красавец, которого я содержал с большим финансовым
Что было со мной? Да, в общем, я так и не проснулся. К тому моменту то, что от меня осталось, не могло ни проснуться, ни очнуться, ни выйти из комы. Бесформенный кусок мяса, еще, впрочем, рефлекторно трясущийся, тут же скомпоновался в прямом смысле в головоломку для патологоанатома.
А потом вернулось время. Грохот, скрежет, движение разворачивающегося поперек полосы Камаза — это уже было в нормальном измерении. Разница в массе у двух машин была колоссальная, поэтому молодой водитель грузовика пострадал символически. Кровь на лбу, сбитое ударом дыхание и страх, который придет минут через пять. Пока была просто досада.
А меня уже не было в этом мире. Повезло. Боли я не почувствовал.
Что я видел?
Раскаленный двигатель Камаза, бешено мелькающие поршни с компрессионными кольцами, торцы бревен, липкие от свежей смолы, снова торцы, легкое парение-кувыркание над дорогой, мелькнувшее стальное ограждение, полет все над тем же полем и падающее на меня ночное небо со звездами.
Но потом уже я падал на небо. А потом опять оно на меня. Необычайно красиво это все было. Космос пополам с Землей, вкус крови, дразнящий детский запах полыни. Когда вращение уже не знаю чего — тела, например — прекратилось, я опустился на траву…
Осколки
И все-таки — физику никто не отменял. Даже на том свете. Или это просто так представляет мозг, предлагая порхать там, где и в реальном мире был бы полет? В любом случае, ничего сверхъестественного я не заметил. Ну, лечу и лечу. Пролетел метров пятьдесят — упал. Только что боли не было. А так — очень похоже на обычное падение, например, с мотоцикла. На гонках такое сплошь и рядом показывают. Несется человек, кувыркается, корежит его страшная сила, по земле размазывает. Иногда встает после этого, иногда — нет. Как повезет, в общем.
Вот и я встал. Но что странно — я ведь сразу понял, что кранты, что помер, что не будет возврата, что конец.
Почему-то в этот момент я вспомнил фильм «Приведение» с Пэтриком Суэйзи. Там его героя тупо режут, и он, не осознавая, что уже умер, бежит за преступником, не догоняет сразу, но потом шаг за шагом методично развязывает все накопившиеся за не очень долгую жизнь узелки.
В моем случае факт смерти был таким разительным и однозначным, что мне и в голову не пришло чувствовать
Но теперь я вдруг увидел глубину. Все звезды, от огромных, лохматых, чудовищных, до мелких, еле сверкающих были на разном расстоянии. Они были всех мыслимых цветов — чисто белые, сиреневые, тускло-красные, желтоватые, нестерпимо-синие, некоторые из них заметно мерцали и чуть ли не шевелились. Можно было прикинуть, как лететь от одной звезды до другой, а обе медведицы вдруг стали такими странными пространственными конструкциями, что потеряли знакомые очертания. Когда плоское становится трехмерным — оно вдруг оживает и начинает дышать.
Я смотрел вверх, наверное, полчаса — не мог оторваться. Потом затекла явно несуществующая шея, отчего я поморщился и стал крутить головой. Странно, ведь теперь у меня нет тела, значит — и болеть ничего не может, подумал я, и тут же поправился — мысль движется по законам объекта. Так нас учили на самой, что ни на есть, марксистко-ленинской философии, и я запомнил. У нас были если не хорошие, то часто повторяющие учителя. Согласно физическому движению мысли, в нематериальное существование должны переноситься все болезни, травмы, да, поди, и шрамы тоже. Чтобы от них избавиться, надо их стирать из своей памяти. Наверное, это так, если, опять же, вся эта философия не врет. Я попытался мысленно представить, что шея не болит, но пока не удавалось. Мало того, она еще и очень знакомо похрустывала. Да, не так-то просто отделиться от оболочки.
Посмотрев на руки-ноги и расправив полы летнего светлого очень легкого пиджачка, я убедился, что с одеждой тоже все по-прежнему. Вот небольшое пятно на рукаве — капнул водой, когда заправлял емкость омывателя. Вода была с какой-то химической добавкой и получился легкий неприятный ореол. Вот краеугольный камень, альфа и омега менеджера — сотовый телефон в кобуре на поясе внесезонной марки Нокия. Он тоже не изменился. Я достал его и сделал полную чушь — машинально повторил последний звонок. По иронии судьбы абонентом оказалась Галя. Вот так вот, не знаешь, не ведаешь, а последним человеком в твоей ушедшей жизни оказывается любовница. Это еще ладно. Но почему она же первым в следующей? Хотя насколько это жизнь…
Я был почти уверен, что телефон не заработает, а если даже заработает (электричеству же все равно, через какие параллельные миры проходить), то Галя не ответит, не поймет, не отреагирует или услышит равнодушный белый шум. Но получилось иначе.
— Сейчас зареву, — без всякого приветствия сразу сказала она.
— Что такое? — спросил я.
— Все-таки я первая, кому ты позвонил…
— А тебе что, уже сказали?
— Мужик — он и есть мужик… — со слабой улыбкой ответила Галя, — я сразу почувствовала. Ты, наверное, никогда не поймешь, что я тебя любила. Ты хоть догадываешься теперь, животное?