Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!
Шрифт:
— Товарищи! — поднялся у стола Райчук. — Решается принципиальный вопрос. Идёт речь о моральном облике члена нашего коллектива. Поймите! Не имеем мы права быть равнодушными, когда…
— Эх, ты!.. — вдруг вскочила с места Римка. — Чего ты к ней пристал? Как тебе не стыдно!
В зале поднялся шум. Я села. Ребята вскакивали с мест, лезли к столу, протягивали мне руки, девчонки лезли целоваться…
— Лебедиха, наплевать на него!
— Лебедиха, выходи за меня замуж!
Всё-таки коллектив великая штука! Сразу стало легко. С друзьями не страшна никакая беда.
За столом президиума председатель собрания стучал карандашом по
— Товарищи! — Шум смолк. — Товарищи, не превращайте собрание в балаган. Свистеть вздумали! Это же комсомольское собрание, а не лес. Ведите собрание…
— Какие будут вопросы? — осипшим голосом спросил председатель.
— Никаких! Нам и так ясно. Будет у нашей Лебедихи пацан. Кто «за»? — сказал Пашка Осипов. — Единогласно! Давай последний вопрос. Правильно, хлопцы?
— Точно! Давай следующий!
— На повестке дня вторым вопросом… — просипел председатель. — Успокаивал вас — и что-то с голосом… Может, ты сам, Райчук, скажешь?.. У меня что-то с голосом… Завтра на спевку идти, а у меня с голосом… — Он сел и поправил скатерть на столе.
В зале стало тихо-тихо… Райчук от неожиданности втянул голову в плечи. Это длилось секунду. Но все поняли, что он трусит. Потом он встал, уверенно, без тени колебания, опять подошёл к трибуне.
— Товарищи… Вы знаете меня уже не первый год, — сказал он.
— Знаем! — сказала Римка.
— Мне как-то неловко, — вдруг смутился он и улыбнулся детской открытой улыбкой.
— Ладно уж… Валяй! — донёсся голос от двери.
— Как я учусь… вы знаете. Общественные поручения выполнял добросовестно. Может быть, кто-нибудь другой скажет? — опять смутился он, оборачиваясь к Краснощёкову. — Неудобно как-то про самого себя говорить.
— Неудобно… — развёл руками Краснощёков.
— Есть у меня, конечно, и недостатки… Например, я у нашего профессора взял книгу. Готовился к докладу в научном обществе, забыл книгу в троллейбусе… Доклад, правда, помните, отметили на заседании кафедры, дали отличную оценку. Но книга была потеряна. Уникальный экземпляр. Ещё…
— Говори, чего надо, не тяни! — опять донёсся голос от двери.
— Товарищи! — Райчук замер. Лицо его стало торжественным. Потом, оттеняя каждое слово, сказал, как поклялся: — Товарищи!.. Я… прошу… комсомольскую организацию… дать мне… рекомендацию… в великую партию коммунистов Советского Союза.
Почему-то все опустили головы… Почему-то все задумались. Может быть, каждый из нас представил, как он рано или поздно тоже выйдет так вот перед своими товарищами и тоже скажет эти слова. Простые и ответственные. И товарищи вдруг смолкнут, будут думать, а у тебя будет стучать сердце… Будет решаться вопрос всех вопросов. Отойдут в сторону мелочи, дрязги, пустяки… Каждому надо будет решить не только за того, кто стоит как на ладони перед товарищами, но и за себя — имеет ли он право доверить чистоту своей совести другому, достоин ли его товарищ этого доверия, не загрязнит ли совесть твою, миллионов, всего народа? Можно ли передать в руки этому человеку будущее?
Зал молчал… И Райчук был уже не просто Райчук, это был Человек, решалась судьба Человека, будущего руководителя страны.
Зал молчал. Долго молчал. Заскрипел стул. К трибуне вышел Пашка Осипов. Застегнул рубашку и тоже задумался…
Я смотрела на Райчука, точно видела его в первый раз. Обиды уже не было. Мелькнула мысль, что, может быть, он был и прав, наверное, он искренне хотел
Он очень смешно говорил: «Я так уставши… Вот выучимся, я в деревню приеду, от все будут удивимши…»
Над ним зло потешались и быстренько вытравили все «устамши» и «дивимши». Может быть, мы слишком жестоко ломали его? Он сопротивлялся и неожиданно стал говорить очень правильно. Потом он начал даже поправлять нас. Он ненавидел стиляг, как может ненавидеть городских хлыщей только деревенский парень. На первом же вечере выкинул с танцев двух хулиганов, пристававших к первокурсницам. Лилька была трусиха. Она жила около порта и вечерами боялась одна возвращаться домой — попадались чересчур «внимательные» морячки торгового флота. Райчук провожал её почти каждый вечер. И мы все были за Лильку спокойны: Райчук защитит.
Учился он с невероятным упорством. Долбил гранит… Не грыз, а долбил. Никто не помнит, когда он первый раз подал преподавателю пальто в раздевалке. Посмеялись и забыли. Когда надо было разобрать кого-нибудь на собрании, поручали Райчуку. Вначале мы доверяли ему, потом делали это по инерции. Никто из нас не помнит, когда он первый раз сдвурушничал при разборе персонального дела нашего товарища. Только вдруг мы это увидели и сделали вид, что не заметили.
И вот теперь надо было решать, доверяем ли мы ему нашу совесть, как когда-то доверяли Лильку. Будем ли спокойны? Или поднимем за него руки, точно капитулируем перед будущим.
— Товарищи! — сказал глухо Пашка. — Я думаю, что Райчуку рано… Рано ещё.
Председатель молчал. Я подняла руку, голосуя за предложение Пашки. Я подняла руку последней. Студенты, не глядя на трибуну, уже проголосовали: «Рано!»
ТРУС
Когда кончилось собрание, мы вышли в коридор. Костя стоял у стенгазеты, курил и делал вид, что читает.
Ребята засмеялись над какой-то шуткой. Костя быстро повернулся, пригнул голову, точно собирался броситься в драку, нервно смял окурок папиросы.
— Девочки, — сказала Люська. — Знаете, что я придумала? Наш курс возьмет шефство над Лебедихой.
— А позволит она брать над собой шефство? — фыркнула Римка.
— Я хотела сказать… — стала оправдываться Люська. — Кира, я буду приходить помогать. По очереди будем приходить. Чтоб лекций не пропускала. Нас ведь много… Одной будет трудно.
Мне было не до праздных разговоров. Я смотрела на Костю. Ребята шли мимо него, никто не обращал внимания. И он покраснел. Мне было стыдно за него. Он казался мне сильным, смелым, опытным в жизни, и я была горда в душе, что меня любит такой человек, красивый. Подумаешь, в конце концов аспирантура! Получил звание, не получил звания — разве вся жизнь заключается в званиях? Да я бы с ним куда угодно поехала. Можно поехать строить газопровод от Бухары до Урала. Живут же люди, трудятся, горды своим трудом. Настоящие люди! Как это можно чувствовать себя ущемлённым в своей собственной стране, чего-то бояться у себя дома? Мозолей? Если ты боишься мозолей, тогда ты не хозяин, а так… гость, приживалка. В школу можно пойти преподавать… На стройку. А он же мужчина, воевал, спортсмен.