Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!
Шрифт:
Еще я подумала, что не слишком ли строга к Косте? Но мне было стыдно за то, что он испугался смеха мальчишек, мог подумать, что я принесу ему неприятность, назову имя человека, которого люблю. Значит, он не верит и мне?
Костя догнал на Восьмой линии.
— Кира, прости! — сказал он.
Понял всё-таки, что смалодушничал.
Я молчала… Впервые вкралась мысль — не придумала ли я Костю, не ошиблась ли? Просто удивительно, чуткий человек, а не понимал, что творилось со мной. Помолчал бы, что ли…
Костя что-то говорил. Когда
— Отойди! — вырвалось у меня. — Ударю! При всех ударю!
Я сказала и испугалась, что он испугается. И он отпустил меня. Он действительно испугался, что я влеплю пощёчину на улице. Костя на самом деле боялся меня…
— Успокойся!
— Отойди! Эх ты, герой Маньчжурии!
Не отпусти он меня, поцелуй при всех, открыто, от всего сердца, всё бы простила, поняла, успокоилась бы. Ведь я женщина. Я умею прощать, если человек верит тебе до конца. Разве матери не прощают обиды детям?
Мы шли по набережной. Молчали. И я поняла, что, если Костя ещё раз прикоснется ко мне, я на самом деле ударю его. Без предупреждения.
Я ждала, я надеялась, что он прикоснётся…
Он не решился…
Костя боялся, что его тоже будут разбирать на собрании. Почему люди так боятся, когда их разбирают на собраниях? Райчуков боятся? Не то время… Люди не те, да и сам Райчук понял, что товарищи не верят ему, осуждают его «сапоги». И если комсомольцы «не побили» его ещё более беспощадно, так потому, что он не был «сознательной сволочью», а был глуп и ограничен, был убеждён, что именно сапогами и надо ковыряться в сердце такой, как я. Вылилось до конца не изжитое «не пимши, не емши», у него ещё не было коммунистического сознания. И воспитывать, видно, надо не только тунеядцев, а и Райчуков, чтоб до самой глубины сознания дошли ясные и великие слова: «Человек человеку — друг». В газете легко прочитать эти три слова, а в жизни нужно научиться быть другом.
Так почему же всё-таки некоторые люди боятся честно отвечать на собраниях? Я не боюсь… Да хоть сто собраний, всё равно я не скажу, от кого у меня будет ребёнок, потому что собранию, собственно говоря, этого и не нужно знать. И мой ответ удовлетворит моих друзей. А Костя? Если бы его спросили? Назвал бы мое имя?
Назвал бы… Каялся бы. Я вдруг поняла это. И его друзьям было бы мерзко от его признания. Точно! Он бы признание мотивировал тем, что не может врать коллективу, партии, жене… А врал бы всем — и товарищам, и себе, и партии, потому что партия — это твоя совесть. И ты — тоже партия. Человек, который врёт себе, врёт всем.
Боятся собраний люди, у которых нечистая совесть. Райчуки тут ни при чем. Райчуки — это оправдание малодушия.
НИКТО НЕ ОЖИДАЛ, ЧТО ЭТО СЛУЧИТСЯ ТАК СКОРО…
У нас шёл семинар по главе «Капитала» «Товарный фетишизм». И вдруг мы услышали, как в коридоре кричат «ура».
— Безобразие! — сказала преподавательница и вышла
«Аппаратура работает нормально…» — донёсся голос Левитана. Это на первом этаже включили во всю мощь репродуктор.
— Ничего не понимаю! — сказала Людка. — Кто-нибудь прилетел? Какие флаги вывешивать?
— Человек в космосе! Мы запустили человека в космос! — подбежал незнакомый парень.
— Врёшь! — схватили его за пиджак.
— Радио надо слушать! — вырвался парень. — Эх, темнота! — Он бежал по коридору и заглядывал в каждую аудиторию. — Человек в космосе! Человек в космосе!
И тут мы поняли, что в мире произошло событие, ну как бы перевернулась страница истории человечества и начался новый том истории — освоение космоса. Теперь можно говорить «до полета человека в космос» и «после того, как человек облетел Землю на ракете». Новое летосчисление… И имя этого человека — Юрий Гагарин. И он наш, русский… Жил среди нас, учился, тоже конспектировал «Капитал» Маркса. Сразу стали припоминать всех знакомых по фамилии Гагарин. Может быть, встречались? Может быть, земляк? К сожалению, знакомых первого космонавта среди нас не оказалось.
— Ничего! — успокаивала Людка. — Он с планеты Земля. Значит, мы все его земляки.
Передача окончилась, а мы всё ещё стояли и ждали… Просто не укладывалось в голове, что за сухими краткими словами передано такое огромное сообщение. Нам требовалось ещё слов… Чтоб объяснили, разбавили водой, разжевали и в рот положили.
Нам стало тесно в здании, захотелось к звёздам… Студенты высыпали на набережную Невы, все мы смотрели в небо, где сейчас пролетал Гагарин, а сами взлететь не могли — у нас не было крыльев…
— Хочу в космос! — простонала Людка. — Ой, девочки, хочу в космос!
И через минуту весь факультет уже скандировал:
— Хо-чу в кос-мос! Хо-чу в кос-мос!
Все были взбудоражены, дикая энергия появилась. Ну покачали троллейбус с пассажирами, машину с лётчиками — еле вырвались летуны и уехали. Гагарин тоже ведь был лётчиком, так что сегодня им предстояло не раз побывать в руках людей: за неимением Гагарина будут качать их. Пассажиры не возмущались. Узнавали, в чём дело, и тоже кричали: «Ура!»
— Академия художеств идет! — поднялась вдруг паника. Действительно, по набережной шла колонна студентов из академии с самодельными плакатами: «Слава Гагарину! Слава партии!»
Райчук побежал звонить по телефону, просить инструкцию, а факультет в спешке начал строиться. Очень трудно было построиться — каждый хотел идти первым. Римка закричала на меня:
— А ты куда с пузом лезешь? Подумают, что детская консультация идет! Дай сюда папку.
У меня отняли папку и мелом написали большой восклицательный знак. На каждой папке было по букве. Ребята выстроились в ряд. Получилась надпись: