Абсурдистан
Шрифт:
— Да, но я плохо себя вел, доктор! Я смешивал его с алкоголем, а ведь этого не следовало делать, правда?
— Да, не следовало.
— Значит, я был плохим!
Молчание. Я почти физически ощущал, как он вытирает свой нежный рыхлый нос. Летом у него аллергия, бедняга — у доктора свои слабости.
Доктору Левину за пятьдесят, но, подобно многим американцам его социального статуса, у него грудь двадцатипятилетнего атлета и тугой, хоть и слегка женственный зад. Я ни в коем случае не гомосексуалист, и тем не менее мне много раз снилось, как я занимаюсь с ним любовью.
— Вы хотите, чтобы
— О боже, нет, — ответил я. — Я имею в виду, что в некотором смысле я всегда надеялся, что он умрет… О, я понимаю, что вы хотите сказать. Черт возьми, это верно… Я плохой, плохой сын.
— Вы не плохой сын, — возразил доктор Левин. — Думаю, проблема частично заключается в том, что последние два года вы попусту тратили время. Вы не проводили его продуктивно, как в Нью-Йорке. И смерть вашего отца явно не улучшила ситуацию.
— Верно, — согласился я. — Я как тот персонаж, Обломов, который никогда не встает с кровати. Как это прискорбно для меня!
— Я знаю, вам не хочется находиться в России, — сказал доктор Левин, — но пока вам не удастся найти выход, вы должны научиться справляться с ситуацией.
— Угу.
— А теперь вспомните: когда вы были в Нью-Йорке, то всё рассказывали мне, как красива Москва…
— На самом деле Санкт-Петербург.
— Конечно, — согласился доктор Левин. — Санкт-Петербург. Ну так вот, почему бы вам не начать с прогулки? Взгляните на какие-нибудь красивые места, которые вы любите. Расслабьтесь и отвлекитесь чем-нибудь от своих проблем.
Я подумал о том, чтобы провести день в милом Летнем саду, лакомиться мороженым под статуей Минервы, у которой воинственный вид. Мне нужно было покупать больше мороженого, когда здесь была Руанна, — правда, мы съедали по крайней мере пять штук в день. Если бы я лучше с ней обращался, возможно, она бы не стала спать с этим ублюдком Джерри Штейнфарбом и осталась бы со мной в России.
— Да, — сказал я. — Именно это мне и нужно сделать… Точно. Я прямо сейчас надену свои прогулочные шорты. — И внезапно выпалил: — Я действительно люблю вас, доктор…
И тут я начал плакать.
Глава 9
ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА БОРИСОВИЧА
Я недолго пробыл в Летнем саду. Все скамейки в тени были заняты; жара была ужасающая; набожные мамаши, проходившие мимо со своими детками, использовали меня для иллюстрации четырех из семи смертных грехов. И со мной не было моей Руанны с ее бравадой и отвращением ко всему классическому («У некоторых из этих статуй нет задницы, Миша»).
— На khui все это, — сказал я своему шоферу, чеченцу Мамудову, который составлял мне компанию, сидя на ближайшей скамейке. — Давай посмотрим, сидит ли сейчас Алеша в «Горном орле».
— Он и дня не может прожить без своего кебаба из баранины, — угрюмо высказал свое мнение Мамудов.
Мы переехали через Троицкий мост. Нева в этот летний день была взволнованной и игривой. Над серой зыбью парили коварные чайки. Алеша-Боб действительно восседал за шатким деревянным столиком в «Горном орле». Перед ним стояла бутылка водки и блюдо с маринованными перцами, капустой
— Мы пьем за женщин, — сказал Руслан. — Алеша жалуется, что Света потешается над его удалью в постели и грозится бросить его, если он не переедет в Бостон и не устроит ей комфортабельную жизнь в модном пригороде.
— Печальная правда, — подтвердил Алеша-Боб. — А Руслан рассказывает, что его жена изменяет ему с сержантом милиции и что он обнаружил пятна на ее колготках и трусиках.
— А еще когда они ц-ц-целуются, — застенчиво произнес Валентин, запинаясь, — у нее изо рта подозрительно пахнет мужчиной.
— А что касается нашего друга Валентина, — сказал Руслан, указывая на художника, — то и он, несмотря на молодость, уже знаком с муками любви. Он влюблен в двух проституток, которые работают в стриптиз-клубе «Алабама» на Васильевском острове.
— Ну, значит, за женщин! — провозгласили мы, чокаясь стаканами.
Словно в ответ на наш тост подошла хорошенькая грузинская девушка, поставила передо мной новую бутылку водки и положила нам на тарелки поджаристые кебабы из баранины. Мы принялись задумчиво жевать их, и на зубах у нас хрустели кусочки лука. Солнце проплыло на запад над каналом, протекавшим мимо ветхого ресторанчика, мимо городского зоопарка, где когда-то гордые львы Серенгети [5] теперь живут не лучше наших пенсионеров, и направилось на зеленые пастбища Евросоюза.
5
Национальный парк в Танзании.
Нас охватила типичная мужская русская печаль.
— К слову, о женщинах, — сказал я. — Я боюсь, что моя девушка из Бронкса, Руанна, может стать добычей эмигрантского писателя Джерри Штейнфарба.
— Я помню этого типа, — заметил Алеша-Боб. — Как-то раз видел его в Нью-Йорке после того, как он написал свой роман «Ручная работа русского карьериста». Он считает себя еврейским Набоковым.
Руслан с Валентином фыркнули при одной мысли, что такой субъект может существовать в природе.
— Думаю, не следует подвергать молодых людей воздействию Штейнфарба, — сказал я. — Особенно в таком колледже, как Хантер, где студенты бедны и восприимчивы.
Мы выпили за трудную жизнь впечатлительных бедняков и за конец американского империализма под личиной Джерри Штейнфарба. По-видимому, подобные чувства особенно сильно овладели художником Валентином, который опрокинул свой стакан и устремил взор к небесам. Это был тощий парень с болезненно бледным и чрезмерно серьезным лицом, присущим славянским интеллектуалам. Все отличительные признаки были налицо: льняная козлиная бородка, налитые кровью глаза, неровные нижние зубы, большой нос «картошкой» и солнечные очки ценой тридцать рублей из киоска в метро.