Абу Нувас
Шрифт:
Хасан со своими невольниками пронесся по полупустым утренним улицам, распугивая редких прохожих. Вслед им из-за глиняных оград истошно лаяли собаки.
Когда он прибыл к дворцу Хульд, охота уже выезжала. Тянулись шумные ряды придворных, каждый в сопровождении по крайней мере десятка слуг и невольников, покачивались повозки, на которых громыхали огромные котлы халифской кухни, из паланкинов, установленных на спинах верблюдов, выглядывали женщины халифского гарема — певицы, танцовщицы, служанки. Откинув покрывала, они перемигивались с мужчинами, передавали записки.
Собаки
К Хасану подскакал стражник Амина:
— Повелитель правоверных уже не раз спрашивал о тебе. Он зовет тебя — повинуйся халифу.
Увидев поэта, Амин весело улыбнулся:
— Мне говорили, что ты проводишь время с какой-то иудейкой — хозяйкой винной лавки, и мы думали, что ты не придешь.
— Это все пустые разговоры, повелитель правоверных, я расскажу лучше, как я продал бедуинам повара повелителя правоверных Харуна ар-Рашида, да упокоит его Аллах своей милостью.
Слушая рассказ Хасана, Амин хохотал, откидываясь на седле, а Фадл, ехавший рядом, слегка улыбался — он помнил, как Хасан, обозлившись на повара Харуна за то, что тот не захотел накормить его во время охоты, выехал в степь и, встретив проезжавших бедуинов, сказал, что обменяет на хорошего верблюда своего бесноватого раба, которого можно вылечить только плеткой.
Охота продолжалась четыре дня. Слуги халифа и придворные стаскивали к обозу туши убитых газелей, обдирали и вешали на деревянные распялки лисьи шкуры, конюхи чистили усталых коней.
Амин с ближайшими людьми удалился в загородный дворец неподалеку от Верхнего моста.
«Бустан Муса» — «Сад Мусы» по имени старшего сына халифа назывался небольшой загородный дворец, окруженный густой пальмовой рощей, аллеями кипарисов, розовыми цветниками. Место это славилось плодородием: нигде в окрестностях Багдада не было таких фиников, айвы, винограда, дынь и арбузов.
Амин развеселился. Отослав придворных, пропыленных и уставших, которые после купания расположились в беседках у прудов сада, халиф вместе с самыми приближенными удалился в покои, выходящие на прохладный портик, уставленный цветущими розами в бесценных горшках из китайской глины.
В центре покоев, устланных нежно-голубыми коврами, небольшой трон — легкое сиденье из слоновой кости с врезанными золотыми цветами, листьями. Халиф очень любит его и повсюду возит с собой.
Хасан, певец Ибрахим, собеседник Амина Ибн аль-Мухарик и несколько человек сидят вокруг трона на бархатных подушках. Хасан, уставший после долгой скачки, замерзший на ветру, с наслаждением пьет подогретое разбавленное вино из хрустального кубка. В руке халифа оправленная в золото хрустальная чаша — он пьет только из нее: в дно ее вставлен большой изумруд, предохраняющий от яда, ее называют «Изумрудная звезда».
Амин еще не опьянел, и пока можно не опасаться, — ведь хмельной он способен на самые неожиданные поступки.
Вдруг халиф обращается к Хасану:
— Абу Али, ты давно не говорил нам ничего нового. Сложи стихи, восхваляющие нас, и мы щедро наградим
Кровь ударяет Хасану в голову — этот мальчишка обращается с ним как с шутом! Пусть будет так, ведь молодой халиф подобным же образом обходится со всеми, кто ниже его и кого он не боится.
— Слушаю и повинуюсь, повелитель правоверных, — отвечает Хасан. — Но мне неудобно на этой низкой подушке, твое царское сиденье подошло бы мне больше.
Амин нахмурился:
— Ты дерзок сегодня, Абу Али, видно, наша благосклонность к тебе была слишком велика. Хорошо, садись на мой трон, но знай — если ты сложишь хорошие стихи, мы дадим тебе хороший подарок, а если оплошаешь — мы примерно накажем тебя!
Хасан подумал: «Будь я моложе, что бы я ему сказал!» Но, посмотрев в разрумянившееся лицо халифа, улыбнулся:
— Как ты красив, повелитель правоверных, а еще красивее ты был, помнишь, тогда, без одежды, когда купался в пруду!
Ибн Мухарик испуганно посмотрел на Хасана и толкнул его локтем, но тот, не обращая на него внимания, встал и подошел к трону. Амин подозрительно посмотрел на поэта, потом все же сошел с трона и уселся на подушку. Хасан понял, что больше шутить нельзя, — опасно. Устроившись на троне поудобнее, еще раз посмотрел на Амина, теперь уже сверху вниз, и нараспев произнес:
— Свет солнца и ясного месяца, Когда они взойдут, подобен нашему эмиру. Но если они и похожи на него немного, То еще больше то, что умаляет их перед ним. Ведь солнце скрывается, устав к вечеру, А месяц все уменьшается на своем пути.Амин закрыл глаза, слушая стихи, потом, не открывая глаз, произнес:
— Мой отец, ар-Рашид, однажды наполнил тебе рот жемчугом. Клянусь Аллахом, я одарю тебя вдвое! Эй, позвать казначея!
Хасан поспешно сошел с трона.
— Повелитель правоверных, ты можешь насыпать жемчуг прямо мне в карман, — сказал он, но Амин засмеялся:
— Нет, стань на колени предо мной, это отучит тебя сидеть на троне халифов.
— Я уже стар, и у меня болят колени!
Но Амин, вытянув свою полную белую руку, сильно толкнул Хасана, так, что тот упал на спину, и, взяв из рук казначея довольно большой мешочек, стал сыпать жемчуг Хасану в рот. Большая часть зерен раскатилась по полу, жемчуг скользил по лицу, а Хасан кричал:
— Довольно, я уже убит твоей щедростью!
Амину быстро надоела забава, и он бросил мешочек с оставшимся жемчугом на грудь Хасану и знаком приказал слугам подобрать раскатившиеся зерна.
— Теперь мы будем пить, а Ибрахим споет нам, а потом мы прикажем петь нашим невольницам, — весело объявил повелитель.
Они пили уже несколько часов, с небольшими передышками. Амину стало жарко, и он приказал подать другую одежду, полегче. Слуги принесли белую атласную джуббу, отороченную собольим мехом и расшитую серебром и черным шелком.