Ацтек. Том 2. Поверженные боги
Шрифт:
Но даже после этого боги не торопятся завершить трапезу. Могут пройти месяцы или годы, прежде чем теококос теряет способность видеть, говорить, передвигаться или двигать руками с обрубками пальцев. Но и это еще не конец: прикованный к постели, беспомощный, разлагающийся и гниющий заживо, он все-таки не умирает, и такое существование может продлиться довольно долго. Избавление, чаще всего в виде смерти от удушья, может прийти лишь по прошествии долгих лет, но лишь немногие из недужных соглашаются терпеть такую полужизнь. Допустим, даже если сами они и смирятся со своей участью, то каково придется их близким, вынужденным ухаживать за этими жуткими смердящими человеческими обрубками? Большинство
Он знал, что его ждет, но любил свою Кекелмики так сильно, что готов был терпеть и бороться с недугом столько, сколько было в его (а в первую очередь, в ее) силах. И даже узнав, что жена предала его, Коцатль, возможно, и задержался бы в этом мире, чтобы увидеть ребенка — побыть отцом некоторое время, как он выразился, — если бы ребенок этот был моим. Но после нашего разговора у бедняги не осталось ни желания, ни причины откладывать неизбежное: он отправился на войну и умышленно бросился на вражеское копье.
Для меня эта утрата стала особенно болезненной и горькой. Да и разве могло быть иначе: ведь мы с ним были тесно связаны большую часть его жизни, с тех пор как еще в Тескоко он, девятилетним рабом, был приставлен ко мне в услужение. Коцатль не раз рисковал собой ради меня. Даже в ту давнюю пору его чуть не казнили из-за того, что я впутал его в свою интригу, намереваясь отомстить господину Весельчаку. Впоследствии он лишился своей мужской силы, пытаясь защитить меня от Чимальи. И ведь именно я попросил Смешинку на время заменить Кокотон мать, что и пробудило в ней жажду материнства. А если я и не стал любовником жены своего друга, то отнюдь не по причине моей верности и честности, но только в силу стечения обстоятельств. Не говоря уж о том, что, окажись младенец моим, Коцатль, глядишь, и прожил бы подольше.
С тех пор я часто размышлял об этом и всегда удивлялся: почему он вообще называл меня своим другом?
Вдова Коцатля единолично управляла всей школой еще несколько месяцев, после чего разрешилась от бремени. Боги прокляли дитя еще во чреве, ибо младенец родился мертвым, и я даже не помню, слышал ли, какого пола он был. Едва оправившись после родов, Смешинка, как и Коцатль, ушла из Теночтитлана и больше не возвращалась. Школа осталась брошенной, учителя, не получавшие жалованья, тоже грозились разбежаться. Мотекусома, разозленный тем, что его слуги так и останутся недоучками, реквизировал бесхозное имущество, назначив наставниками жрецов из калмекактин. Уже в таком виде школа просуществовала еще некоторое время — столько же, сколько и сам город Теночтитлан.
Вскоре после всех этих событий Кокотон исполнилось семь лет, и мы уже не могли больше называть ее Крошечкой. После долгих раздумий, колебаний и сомнений я решил добавить к обозначавшему дату рождения имени Первая Трава взрослое имя Цьянья-Ночипа, которое означает Всегда-Всегда. Первое слово звучит на лучи, языке ее матери, а второе на науатль. Я решил, что это имя не просто увековечит память о Цьянье, но и приобретет интересное толкование. Его можно было воспринимать как «всегда и навечно», имея в виду, что прекрасная мать продолжает жить в личности еще более прекрасной дочери.
С помощью Бью я устроил в честь дня рождения девочки праздник, на который пригласили нашего маленького соседа Чакалина и всех остальных дочкиных товарищей по играм, а также их родителей. Однако перед этим надлежало официально зарегистрировать новое имя девочки. Для этого мы с Бью отправились не к обычному городскому писцу, а к придворному,
— Позволь тебе напомнить, что это моя обязанность и моя привилегия — используя книгу пророчеств тональматль и свой дар толкователя, выбирать младенцу имя, — проворчал старый писец. — Сам подумай, что получится, если родители станут просто приходить и заявлять мне, какое имя следует дать их ребенку. Это никуда не годится, господин воитель-Орел, не говоря уж о том, что ты хочешь назвать бедную малютку двумя словами на разных языках, которые, кстати, как имя ничего не значат. Почему бы не назвать ее Всегда Драгоценная или как-нибудь в этом роде?
— Нет, — решительно заявил я. — Я хочу, чтобы мою дочь звали Всегда-Всегда.
— А почему не Никогда-Никогда? — раздраженно буркнул он. — Как, по-твоему, я должен изобразить на ее странице священной книги символы имени, состоящего из одних отвлеченных понятий? Разве возможно изобразить лишенные смысла звуки?
— Они отнюдь не лишены смысла, господин тональпокуи, — с чувством возразил я. — Впрочем, поскольку мне и самому довелось поработать писцом, я заранее подумал над этим. — И с этими словами я вручил старику рисунок с изображением руки, державшей стрелу, на которой примостилась бабочка.
Он вслух произнес слова, обозначающие руку, стрелу и бабочку:
— Нома, чичикили, папалотль. Да, я вижу, что ты знаком с весьма полезным способом изображения звуков через изображения соответственно называющихся предметов. Да, действительно, первые звуки этих трех слов составляют «ночи-па». Всегда.
Он сказал это с восхищением, но без особой радости. И тут до меня дошло: старый мудрец просто боялся, что я не заплачу ему полную стоимость работы, поскольку самому тональпокуи оставалось лишь скопировать мой рисунок. Стоило мне вручить ему такое количество золотого порошка, которое с лихвой причиталось бы мудрецу за несколько дней и ночей изучения пророческих книг, как он мигом перестал ворчать и живо взялся за дело. С подобающим старанием и умением, используя даже большее количество кисточек и камышинок, чем было необходимо, он заполнил страницу своей книги соответствующими изображениями: начертал точку, пучок травы и затем дважды повторил символы, соответствующие звучанию слова «всегда». Так моя дочь получила официальное имя Ке-Малинали Цьянья-Ночипа, ну а мы для краткости называли ее просто Ночипа.
В то время, когда Мотекусома взошел на трон, столица Мешико Теночтитлан лишь наполовину оправилась после разрушения, причиненного великим наводнением. Тысячи ее жителей все еще ютились в тесноте, у тех своих родственников, которым посчастливилось сохранить крышу над головой, многие обитали в лачугах, сложенных из обломков и доставленных с материка листьев агавы, а то и просто ночевали в каноэ под мостами. Еще целых два года ушло на восстановление Теночтитлана под руководством Мотекусомы, и наконец-то в городе появилось достаточно жилья.
Попутно Чтимый Глашатай возвел на берегу канала, на южной стороне Сердца Сего Мира, прекрасный новый дворец для себя. То был самый большой, самый роскошный, самый великолепно отделанный дворец, когда-либо воздвигавшийся в здешних землях: он затмил собой городской и загородный дворцы Несауальпилли, вместе взятые. Собственно говоря, Мотекусома изо всех сил стремился превзойти Несауальпилли Тескоко, построив свой элегантный загородный Дворец на окраине того прелестного горного города Куауна-Уака, который я уже несколько раз упоминал с восхищением. Как, вероятно, известно господам писцам, впоследствии ваш генерал-капитан Кортес превратил этот дворец в свою Резиденцию, а тамошние сады и по сей день не имеют себе Равных.