Ацтек
Шрифт:
— Аййа, как не слышать! Страшное место, оно находится выше по побережью. Народ там живет такой, что хуже некуда. Чонталтинами их зовут на науатль. По-нашему они именуются цью, но смысл тот же: «бродяги». Насколько мне известно, это самое убогое и дикое из всех племен гуаве. Они не задерживаются долго на одном месте, вот почему их так прозвали. Мы не трогаем цью, поскольку они скитаются маленькими группами и по таким землям, которые все равно ни на что путное не годятся.
— Как-то раз мне довелось заночевать в деревеньке гуаве, — сказал я. — Не больно гостеприимный народ.
— Ну,
Звучало это угрожающе, однако я не дрогнул и стал расспрашивать оружейника, как лучше всего добраться до обиталища этих дикарей.
— Самый короткий путь лежит прямо на юго-запад, но тогда тебе придется подниматься на горы. Так что лучше по реке — сначала на юг к океану, а потом — вдоль побережья на запад. Знаешь, вот что: поезжай-ка ты в порт Нозибе и найми там лодочника, он мигом доставит тебя к «бродягам» по воде.
Мы с Цьяньей последовали этому совету. Конечно, я должен был позаботиться о своей спутнице и выбрать маршрут полегче, хотя, как оказалось впоследствии, девушка вовсе не была неженкой. Во всяком случае, она ни разу не жаловалась — ни на плохую погоду, ни на то, что нам приходилось питаться всухомятку и устраивать привалы под открытым небом, в пустынном краю, среди диких зверей.
Начало нашего путешествия оказалось легким и даже приятным: за один день мы добрались по ровной местности, вдоль берега реки, до порта Нозибе. Это название означает «Соленый», сам же порт представлял собой всего лишь скопище прибрежных навесов из пальмовых листьев, под которыми рыбаки могли посидеть в тени. Весь берег был покрыт растянутыми для просушки или починки сетями и усеян вытащенными на песок каноэ.
Я нашел рыбака, который не слишком охотно признался, что ему случалось бывать на побережье цью: он покупал у тамошних жителей рыбу и даже выучил несколько слов на их языке.
— Но они и со мной-то не особо приветливы, — предостерег он, — а уж чужаку вроде тебя опасно даже приближаться к их берегу.
Лишь услышав про щедрую оплату, рыбак согласился отвезти нас вдоль побережья в те края и даже выступить в качестве переводчика, если, конечно, «бродяги» вообще захотят со мной разговаривать. Тем временем Цьянья нашла свободное место под пальмовым навесом, разложила на мягком песке прихваченные нами из гостиницы одеяла, и мы провели ночь порознь, в целомудренном отдалении друг от друга.
Лодка отплыла на рассвете. Рыбак держался недалеко от берега и угрюмо молчал, в то время как мы с Цьяньей весело болтали, обсуждая открывающиеся с моря виды. Полоски пляжа походили на припорошенное серебро, щедро рассыпанное между лазурным морем и изумрудными кокосовыми пальмами, с которых то и дело взлетали стайки рубиновых и золотистых птиц.
Ближе к полудню лодочник наконец нарушил свое молчание. — Вон там, — он махнул веслом, — деревенька цью, куда я раньше заходил. — На отлогом берегу, покрытом серым песком, и впрямь виднелось скопище хижин. — Ну что, причаливаем?
— Нет! — воскликнула Цьянья. Девушка неожиданно заволновалась. — Помнишь, Цаа, ты говорил, что тебя интересуют любые мелочи? Как я могла забыть раньше? Отец упоминал гору, которая входит в воду! Вот она!
— Где? Девушка указала вперед: действительно, прямо по курсу лодки, примерно в одном долгом прогоне за деревней цью, черные пески неожиданно обрывались у внушительного скального выступа. Подобно черной стене, он перегораживал пляж и уходил далеко в море. Даже с такого расстояния я через свой кристалл видел, как морские волны, разбиваясь о подножие гряды из чудовищных валунов и каменных обломков, вздымаются и вскипают белой пеной.
— Видишь те огромные камни, которые выбросила гора? — спросила Цьянья. — Это и есть то место, где добывают пурпур! Туда-то нам и надо.
— Девочка моя, это мне туда надо, — поправил я ее. — Ты останешься здесь, на берегу.
— Вот уж не советую оставлять девушку в этой деревне, — мрачно заметил лодочник.
Показав ему макуауитль, я провел пальцем по острейшей обсидиановой грани и сказал:
— Ты высадишь девушку на берег и объяснишь здешним жителям, что приставать к ней нельзя и что мы вернемся за ней до темноты. А мы с тобой отправимся к той горе, что входит в воду.
Лодочник поворчал, уверяя, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но повернул через полосу прибоя к берегу. Видимо, все мужчины цью были в море, ибо навстречу нам из прибрежных лачуг высыпали одни женщины. Жалкие, грязные существа: босые, выше пояса голые, одетые в одни лишь рваные юбки. Слова лодочника они выслушали угрюмо, и хотя взгляды, которые бросали эти дикарки на высадившуюся на берег миловидную, хорошо одетую девушку, трудно было назвать приветливыми, нападать на нее явно никто не собирался. Разумеется, мне вовсе не хотелось оставлять Цьянью в таком подозрительном месте, но это было все-таки безопаснее, чем брать ее с собой.
Когда мы с лодочником снова отплыли от берега, даже мне, хоть я и совершенно не разбирался в морском деле, стало ясно, что высадиться на склон горы с моря невозможно. Подступы к главному хребту преграждала россыпь валунов и обломков, иные из которых не уступали размерами небольшим дворцам Теночтитлана, а между ними неистово бурлили и пенились океанские волны. Они накатывали на утесы, взметнувшись на невероятную высоту, зависали там, обрушивались вниз с таким ревом, словно все громы Тлалока грянули разом, и снова откатывались, образуя водовороты столь мощные, что сотрясали даже прибрежные скалы высотой с дом.