Ацтек
Шрифт:
Ее глаза, рассматривавшие сестру, расширились, а затем вспыхнули недобрым огнем, когда Бью Рибе перевела взгляд на меня.
Хотя я прожил немало лет и знал многих женщин, но до сих пор не пойму, как одна из них может мгновенно и точно определить, что другая была близка с мужчиной и перешла ту грань, за которой девушка превращается в женщину. Ждущая Луна оглядела сестру с изумлением и досадой, а меня с гневом и негодованием.
— Мы собираемся пожениться, — поспешно сказал я. — И просим твоего благословения, — добавила Цьянья. — В конце
— Могла бы вспомнить об этом и раньше! — произнесла старшая сестра сдавленным голосом. — До того, как ты… как вы… — Тут у нее, похоже, перехватило дыхание. Теперь глаза Бью Рибе просто метали молнии. — Нет, надо же… не просто с каким-то там иноземцем, но с похотливым мешикатль, совокупляющимся со всеми без разбору. Не окажись ты у него под рукой, Цьянья, — ее голос зазвучал еще более громко и злобно, — он, скорее всего, раздобыл бы вонючую самку цью, чтобы насадить ее на свой длинный, ненасытный…
— Бью! — выдохнула Цьянья. — Я никогда не слышала от тебя таких слов. Опомнись! Я понимаю, это выглядит неожиданно, но, уверяю тебя, мы с Цаа любим друг друга.
— Да уж, действительно неожиданно! Ты уверена, что он тебя любит? — неистово воскликнула Ждущая Луна, после чего обратила свою ярость на меня. — А ты сам-то в этом уверен? Ты ведь еще не распробовал всех до последней женщин в нашей семье!
— Бью! — снова взмолилась Цьянья. Я попытался пошутить, чтобы успокоить девушку, но получилось это у меня довольно неуклюже, так что, боюсь, вышло только хуже.
— Бью, я ведь не такой знатный и богатый, чтобы иметь нескольких жен.
Тут Цьянья бросила на меня взгляд почти такой же разгневанный, как у ее сестрицы, и я попытался выкрутиться:
— Цьянья станет моей женой, а тебя, Бью, я счел бы за честь назвать сестрой.
— Вот и прекрасно, братец. Можешь назвать, я тебе разрешаю. Но с одним условием — немедленно убраться куда глаза глядят. Убирайся прочь и забирай с собой… свою… свою избранницу. Благодаря тебе у нее нет здесь больше ни чести, ни доброго имени, ни дома. Ни один жрец Бен Цаа не сочетает вас браком.
— Мы знаем это, — сказал я, старясь придать голосу твердость. — Для совершения брачного обряда мы отправимся в Теночтитлан. Но церемония не будет ни тайной, ни постыдной. Нас поженит один из верховных жрецов двора юй-тлатоани Мешико. Да, твоя сестра выбрала иноземца, это правда, но отнюдь не никчемного бродягу. И она выйдет за меня замуж, дашь ты ей свое благословение или нет.
Последовала долгая напряженная пауза. Слезы струились по почти одинаково прекрасным и почти одинаково расстроенным лицам девушек. По моему же струился пот. Мы трое стояли подобно углам треугольника, связанные невидимыми, натянувшимися до предела ремнями. Казалось, вот-вот что-то лопнет, но тут Бью ослабила напряжение. Ее взор погас, плечи поникли, и девушка сказала:
— Прошу прощения. Пожалуйста, извини меня, сестра Цьянья. И ты тоже, брат Цаа. Конечно, я дам вам свое благословение и от всей души
С того самого дня Ждущая Луна возненавидела меня смертной ненавистью.
Мы с Цьяньей пробыли в гостинице еще дней десять, но все это время сохраняли между собой дистанцию. Она, как и раньше, ночевала в комнате с сестрой, а я жил в своей собственной, и мы старались не показывать свои чувства на людях. Пока мы приходили в себя после неудачного путешествия, Бью, похоже, пыталась оправиться от потрясения, которое испытала после нашего возвращения. Она помогала Цьянье сложить то немногое, что моя невеста собиралась взять с собой в Мешико.
Поскольку я остался без единого боба какао, мне пришлось взять у девушек взаймы некоторую сумму на дорожные расходы, а также чтобы заплатить осиротевшей семье несчастного лодочника из Нозибе. О гибели рыбака я сообщил бишосу Теуантепека, который заверил, что непременно уведомит о последней дикарской выходке презренных цью гуаве владыку Коси Йюелу.
Признаться, Бью удивила меня, устроив в последний день праздничный пир, какой могла бы устроить, соберись ее сестра замуж за своего соплеменника. На пир этот пригласили всех постояльцев гостиницы и многих горожан. Она специально наняла музыкантов, а танцоры в великолепных костюмах исполняли генда лица — традиционный танец народа Туч, символизировавший «дух родства».
Так или иначе, добрые отношения между сестрами и между Бью и мной вроде бы восстановились, и на следующее утро мы простились тепло, с объятиями и поцелуями.
Взвалив на спины дорожные торбы, мы с моей невестой отправились не прямиком к Теночтитлану, а на север, через равнинный перешеек, то есть пошли тем путем, которым я пришел в Теуантепек. Поскольку теперь мне надо было думать не только о себе, я особенно остерегался промышлявших на дорогах разбойников. Держа макуауитль наготове, я внимательно озирал окрестности, присматриваясь к любому месту, способному послужить укрытием для злоумышленников.
Мы прошли не более одного долгого прогона, когда Цьянья с простодушным волнением и восторгом вдруг воскликнула:
— Подумать только, мне ведь еще никогда в жизни не приходилось уходить так далеко!
От этих незамысловатых слов сердцу моему вдруг стало тесно в груди, а чувства нахлынули с еще большей силой. Она отважилась уйти в неизвестность, всецело доверившись моему попечению. Я засиял от гордости, мысленно благодаря свой и ее тонали за то, что они свели нас воедино. Все остальные люди в моей жизни принадлежали прошлым дням и годам, но любовь к Цьянье была совсем свежей, и наша близость еще не приобрела налета обыденности.