Ацтек
Шрифт:
— Слова нашего владыки Несауальпилли будут приняты во внимание, — проворчал судья Тепитцак и снова вперил в меня суровый взгляд. — Позвольте задать еще один вопрос подсудимому. — И он обратился ко мне: — Возлежал ли ты, Тлилектик-Микстли, с госпожой Жадеитовой Куколкой?
— Нет, мой господин, — ответил я. И тогда, видимо рассчитывая поймать меня на откровенной лжи, судьи вызвали Коцатля и спросили его, вступал ли его хозяин, то есть я, в плотские отношения с супругой правителя.
— Нет, мои господа, — пискнул мальчонка. — Но у него были для этого все возможности, — упорствовал Тепитцак.
— Нет, мои господа, — упрямо
Судьи подались вперед. — Какой-то мужчина из дворца? Кто же это был? — Я, мои господа, — ответил Коцатль. Судьи отшатнулись. — Ты? — сказал Крепкая Кость. — Сколько же тебе лет, раб? — Мне только что исполнилось одиннадцать, мой господин. — Говори погромче, мальчик. Ты хочешь сказать нам, что обслужил обвиняемую в прелюбодействе супругу правителя, как подобает мужчине? Ты совокуплялся с ней? Неужели твой тепули способен?..
— Мой тепули? — пропищал Коцатль, поразив всех тем, что так дерзко прервал судью. — При чем тут тепули, он годен лишь на то, чтобы мочиться! Я обслужил мою госпожу так, как она мне велела, — при помощи рта. Уж я-то никогда бы не позволил себе коснуться знатной женщины чем-то таким гадким, как тепули…
Если мальчик и сказал что-то еще, это потонуло в хохоте присутствующих. Даже обоим судьям пришлось приложить усилия, чтобы сохранить бесстрастные лица. Впрочем, то был единственный веселый момент за весь тот мрачный день.
Тлатли вызвали одним из последних. Я забыл упомянуть, что в ту ночь, когда стража Несауальпилли нагрянула в мастерскую с обыском, Чимальи отсутствовал в связи с каким-то поручением. Чтимый Глашатай и его люди, похоже, не знали про второго мастера, а никто из обвиняемых про Чимальи не упомянул, так что Тлатли сумел представить дело таким образом, будто он работал без напарника.
— Чикуаке-Кали Икстак-Тлатли, — спросил господин Крепкая Кость, — ты признаешь, что некоторые из статуй, представленных здесь как свидетельства преступления, были изготовлены тобой?
— Да, мои господа, — твердо ответил обвиняемый. — Отрицать бесполезно. Вы видите на них мое личное клеймо: выгравированный знак головы сокола, а под ним — отпечаток окровавленной ладони.
Тлатли встретился со мной взглядом, и глаза его молили не упоминать о Чимальи. Я промолчал.
В конце концов судьи удалились в особую комнату, чтобы посовещаться, а зрители с радостью покинули хоть и просторный, но душный зал, чтобы глотнуть свежего воздуха или покурить в саду покуитль. Мы, обвиняемые, остались в зале под стражей, и все это время старались не смотреть друг на друга.
Закончив совещаться, судьи вернулись в зал, и, когда он снова наполнился людьми, господин Крепкая Кость выступил с традиционным заявлением:
— Мы, вопрошавшие злоумышленников, держали совет друг с другом, основываясь исключительно на представленных здесь уликах и прозвучавших показаниях, и пришли к общему решению по доброй воле и свободному убеждению, не действуя предвзято или по чьему-либо усмотрению, не питая к кому-либо из подсудимых ни добрых, ни дурных чувств
Что ж, не скажу, что меня такой приговор обрадовал; с другой стороны, я понимал, что еще дешево отделался. Змей-Женщина между тем вновь сверился со своей бумагой и продолжил:
— Перечисленных ниже людей мы считаем виновными во всех вменяемых им гнусных, вероломных и богопротивных злодеяниях…
Далее были оглашены имена Жадеитовой Куколки, господина Весельчака, скульпторов Пицкуитля и Тлатли, моего раба Коцатля, стражников, дежуривших по очереди у восточных ворот дворца, служанки Питцы, многочисленных челядинцев юной госпожи, а также всех работников ее кухни.
Завершив монотонное перечисление имен, судья заключил: — Признавая этих людей виновными, мы оставляем вынесение приговора и установление каждому из них меры наказания на волю Чтимого Глашатая.
Несауальпилли медленно встал, помолчал, напряженно раздумывая, а потом сказал:
— Как рекомендуют почтенные судьи, писец Темная Туча будет изгнан из Тескоко с запретом впредь появляться где-либо в землях аколхуа. Осужденного раба Коцатля я милую, принимая во внимание его младые лета, но он точно так же будет выслан из наших владений. Знатные особы, Пактцин и Чалчиуненетцин будут казнены отдельно. Остальные подлежат умерщвлению с помощью икпакксочитль без права предварительного обращения к Тласольтеотль. Их трупы будут преданы огню на общем погребальном костре, вместе с останками их жертв.
Я очень порадовался тому, что пощадили маленького Коцатля, хотя остальных рабов и простолюдинов мне тоже было жалко. Икпакксо-читль представлял собой обвитую цветочной гирляндой веревку, которой их должны были удушить. Но хуже всего, что Несауальпилли не разрешил им обратиться к Пожирательнице Скверны, а это значило, что все их грехи пребудут с ними и в том загробном мире, куда они попадут. Более того, их сожгут вместе с их жертвами, чем обрекут на вечные, неизбывные муки.
Нас с Коцатлем отправили под стражей в мои покои, и возле самой двери один из охранников проворчал:
— Это еще что такое? Возле притолоки, на уровне моих глаз, красовался кровавый отпечаток ладони — молчаливое напоминание о том, что я не единственный из участников этой истории, кто остался в живых, и одновременно предупреждение: наверняка Чимальи собирается мне отомстить.
— Чья-то дурацкая выходка, — сказал я, пожав плечами. — Я велю моему рабу смыть это.
Коцатль вынес в коридор губку и кувшин с водой и принялся за дело, тогда как я, притаившись за дверью, ждал. И вскоре услышал, как Жадеитовую Куколку тоже ведут в заточение. Конечно, я не мог расслышать ее легкую поступь, заглушаемую тяжелыми шагами стражников, но когда мальчик вернулся с кувшином покрасневшей воды, он сказал: