Ацтек
Шрифт:
— Не думаю, чтобы они стали слишком уж упрямиться, отвергая того, кто будет рекомендован их юй-тлатоани, — сухо заметил Ауицотль. — И это все, о чем ты нас просишь? Чтобы мы помогли тебе стать странствующим купцом?
— Если это будет угодно моему господину, я хотел бы взять с собой двух спутников. Я не прошу, чтобы мне выделили отряд солдат, но был бы доволен, получив в качестве охранника куачика Икстли-Куани. Я давно знаю его и полагаю, что он один стоит целого отряда. А еще прошу дозволения взять с собой мальчика Коцатля: когда я соберусь в дорогу, он уже поправится.
Ауицотль
— Мой господин, я предпочел бы взять с собой Коцатля не как раба. Этот мальчик верно служил мне, и теперь, когда с ним случилось несчастье, мне хотелось бы отблагодарить его, подарив свободу. Могу я просить Чтимого Глашатая официально сделать его свободным человеком? Он будет сопровождать меня не как раб, но как партнер, имеющий свою долю в этом предприятии.
— Мы поручим писцу подготовить указ о его освобождении, — ответил Ауицотль. — А пока мы не можем удержаться от замечания о том, что это будет самая странная по составу купеческая экспедиция, когда-либо отправлявшаяся из Tеночтитлана. Куда ты совершишь свое первое путешествие?
— В земли майя, владыка Глашатай, и обратно, если боги позволят. Икстли-Куани бывал там раньше, и это одна из причин, почему я хочу, чтобы он мне сопутствовал. Надеюсь, что мы вернемся со сведениями, представляющими интерес и ценность для моего господина.
Я не стал добавлять, что страстно надеялся вернуться еще и с восстановленным зрением. Говорили, что лекари майя способны творить чудеса, и это стало самой главной причиной, побудившей меня отправиться именно в их страну.
— Твои просьбы будут исполнены, — провозгласил Ауицотль. — Ты будешь приглашен в Дом Почтека для собеседования.
Он поднялся со своего покрытого шкурой гризли трона, давая понять, что беседа окончена.
— Нам будет интересно потолковать с тобой снова, почтекатль Микстли, когда ты вернешься. Если вернешься.
Придя обратно в свои покои, я обнаружил, что Коцатль проснулся, сидит на постели и, закрыв лицо руками, рыдает так горестно, словно его жизнь кончена. В известном смысле, так оно и было. Но когда я вошел, на его лице сначала отразилось изумление, потом радостное узнавание, и наконец оно осветилось лучезарной улыбкой.
— Я думал, ты умер, — простонал мальчик и, выбравшись из одеял, неуклюже заковылял ко мне.
— А ну обратно в постель! — скомандовал я, поднял его и отнес назад, причем Коцатль все время без умолку тараторил:
— Кто-то схватил меня сзади, я не успел ни убежать, ни вскрикнуть. А когда очнулся, лекарь сказал, что во дворце ты еще не появлялся, вот я и решил, что тебя убили. А на меня напали для того, чтобы я не смог тебя предупредить. Потом я опять потерял сознание, а когда пришел в себя — один, на твоей постели, — то и вовсе решил…
— Тсс, малыш, — сказал я, подтыкая ему одеяло. —
— Нет. Чимальи до меня не добрался, потому и набросился на тебя. Я в большом долгу перед тобой и позабочусь, чтобы этот долг был уплачен. Обещаю, что, когда придет время и Чимальи снова окажется в моей власти, ты сам решишь, какая кара ему подходит. А сейчас, — печально пробормотал я, — скажи, ты знаешь, что за рану тебе нанесли?
— Да, — ответил мальчик, закусив губу, чтобы она не дрожала. — Когда это произошло, я лишь почувствовал страшную боль и потерял сознание. Добрый целитель позволил мне оставаться в обмороке до тех пор, пока он… пока он делал то, что мог. Но потом лекарь поднес к моему носу что-то пахнущее так сильно, что я чихнул, очнулся и увидел, где он меня зашил.
— Бедняжка, — сказал я. Мне очень хотелось утешить мальчика, но я не знал как. Коцатль пробежал рукой вниз по одеялу, осторожно ощупывая себя, и робко спросил:
— Это что, я теперь стал девчонкой? — Что за глупости? С чего ты взял? — Ну да, — фыркнул он, — думаешь, я не знаю, чем отличаются мужчины от женщин? Я видел раздетую женщину, помнишь нашу бывшую госпожу в Тескоко? У нее между ног вместо тепули была дырочка. И у меня, я посмотрел, когда целитель накладывал повязку, теперь осталось то же самое.
— Вовсе это не то же самое, — твердо заявил я, — а ты никакая не девчонка. Ты куда в большей степени мужчина, чем этот подлец Чимальи, нанесший тебе удар сзади, исподтишка, как делают только женщины. Знаешь, Коцатль, многие воины получали в бою похожие раны, и это ничуть не помешало им остаться бойцами. Некоторые даже становились еще более грозными и свирепыми, чем раньше.
— Тогда почему, — упорствовал мальчик, — у всех, кто узнает о моей ране, и у лекаря, и у тебя, господин, такие унылые физиономии?
— Видишь ли, — ответил я, — дело в том, что из-за этой раны ты никогда не сможешь стать отцом.
— Вот как? — воскликнул он, к моему удивлению только обрадовавшись. — Это не страшно. Честно скажу, я сам никогда не видел ничего хорошего в том, чтобы быть ребенком, и не желаю этого несчастья ни для кого другого. Но… выходит, я не смогу быть и мужем?
— Не обязательно. Просто тебе подойдет не всякая жена. А только такая, которой будет довольно того супружеского удовлетворения, какое ты сможешь ей дать. Ты ведь доставлял удовольствие некой, не будем поминать ее по имени, госпоже в Тескоко?
— Она сказала, что да. — Мальчик снова улыбнулся. — Спасибо за то, что успокоил меня, хозяин. Я ведь раб и не смогу многого добиться в жизни, поэтому хотел бы обзавестись хотя бы женой.
— Отныне, Коцатль, ты больше не раб, а я тебе не хозяин. Улыбка мальчика растаяла, и на лице его появилась тревога. — Что случилось? — Да ничего особенного, просто мы с тобой теперь не хозяин и раб, а двое друзей. Ясно?
— Но раб без хозяина — самое несчастное, ничтожное существо, лишенное всяких корней, — произнес он дрожащим голосом.