Адам, Ева и Рязань. Записки о русском пространстве
Шрифт:
И запулил в народ воду пращой кропила. Вода сверкнула на солнце и упала на лица, а я продолжил:
– Вот, некоторые из ребят и мужиков стоят без цветов в руках. Боковые двери храма открыты, цветов у стен храма пропасть. Давайте, ребята, бегите на улицу, рвите букеты, а мы пока начнем. Бог всех нас утешает – верой, надеждой и любовью, как эту землю цветами. Берите в руки цветы, как память об утешении.
Мужики и дети пошли за цветами, нарвали мигом и снова встали в строй.
Перед коленопреклоненными молитвами говорю им:
– Мы, люди, себя сами знаем. Перед судьей на колени не встанем,
Сам я взял охапку белых пионов и приложил к трехсвечнику. В одной руке роскошные тяжелые цветы, в другой – свечи. Стою на коленях в царских вратах. Жара. Я взмок, сердце стучит, в голове шум, и где-то в глубине души боюсь, как бы не стукнул повторный инсульт. Слепень лезет под очки и целит в глаз. Алтарник меня защищает – проводит по лицу ладонью, прогоняя муху.
Встали с колен – и как гора с плеч. Тело от усталости исчезло, а дух ликует. Нет, инсульт в храме еще надо заслужить…
Вышел на амвон для проповеди. Народ устал, нельзя его томить, но в воздухе висит вопрос: «Как можно нам радоваться сейчас, когда парень погиб? Как понять Троицу в таком состоянии?»
– Все мы устали. Полдень, а мы еще в храме. Но вы все работные люди. Тело немощно, а что на сердце? Не будем спешить. На несколько секунд замолчим и глянем, что там.
Помолчали. Сердце тихо трепещет, сдержанно ликует. В нем нет ни одной тучки, оно сияет от радости. Что это?
– Это благодать. Это в нем сейчас Бог. Никто из храма не уходит такой, какой пришел. И мы трудились не зря. Такое состояние сердца не купишь. Так не наешься, и так не наспишься, и так не накупаешься, даже в море.
Похоже, как – мать обнимет.
Похоже, как – ребенок поцелует.
Похоже, как – друг в глаза глянет.
Только в тысячу раз лучше.
И благодать говорит, что смерть мальчика здесь – это его день рождения Там. Мы тут плачем и оглушены. А он в новой жизни будет торжествовать в этот день с Богом и ангелами. Часто наши чувства фальшивы. Что мы оплакиваем? То, что парня Бог обнимает? То, что смерти нет и нам умереть не удастся? Плачет наше сердце, которое не видит Бога. Вот сейчас я буду вас кропить – остановите мгновение, дайте сердцу волю и послушайте, что оно скажет.
И снова солнечные брызги взлетели вверх, там смешались с видом нарисованных звезд и рухнули вниз под взорами святых. Солнечные капли упали на народ – и он как всколыхнется! Заговорили, засмеялись. Дети закричали и пошли бегать по храму.
– Вот точно так же, как и мы, ликовали апостолы при сошествии Святого Духа. И мы как пьяные от радости. И ничего нет сильней этого вина Святого Духа. И так же апостолы, как и мы, не могли сдержать радости и шумели, каждый о своем. И мы шумим Божьей радостью.
Народ еще вздохнул.
Побежали ко мне дети – одни закрываются ладошками, другие тянут лицо. И все смеются. Остаток воды вылил на высокую бабушку, стоявшую в столпе света.
– Мать, ты вся светишься снаружи. Так светись еще и изнутри. Пусть всем будет твое почтение и милость.
Внучка обняла ей коленки и замерла
– Ба!!!
– Вот, вы испытали сегодня то, что испытали апостолы. Держите благодать всегда на сердце. В ней сила. В ней радость. В ней жизнь. С ней нет смерти. Что ни будет случаться с вами, поворачивайте сердцем не туда, где горечь, а туда, где то, что сегодня вы узнали, – свет сердца. Наш батюшка весь истерзан и изломан. Наш дорогой мальчик завтра ляжет вот тут у храма. Но теперь мы точно знаем – все в надежных руках. И нас Бог любит. И ничего от Бога нет плохого. Даже смерть – когда-нибудь мы все узнаем и поймем, что и она была благом. Помоги нам, Господи, больше доверять Тебе.
Как кончил говорить, в храм хлынули комары и слепни. Народ на комаров рассердился. Вдруг от входной двери крикнули:
– Гадюка! Гадюка к храму приползла!
Народ повалил смотреть змею. Гадюка всех обрадовала.
– Зверь, а святость знает. День такой. Все свято. Говорят, что в Греции на Божий день гадюки к иконе Божией Матери приползают со всех сторон.
Вот змея, умная, как в Греции. Это малая благодать нашего села.
Гадюку бережно взяли палками, засунули в ведро и понесли в лес.
Я зашел в алтарь и подошел к алтарнику, который держал в руках кувшин с водой. Умылся. Приложил к лицу толстое махровое полотенце, взъерошил им волосы. И наступила прохлада…
Болящий мой собрат просил утешить народ. Кажется, утешил. Пошли домой веселые, разошлись в мгновение ока. Устали. В алтаре тихо. Густая тишина святого места. На жертвеннике стоит Чаша. На подоконнике в стеклянной колбе мерцает рубиновый кагор. Рядом с Чашей белеют две влажные просфорки. Солнце играет в огромных срубленных березах, расставленных по всему храму. У престола вздыхают пионы.
Над сонным и безлюдным селом разлился густой запах соснового леса. Жара все обездвижила. Исчезли люди. Заснули кошки и собаки. Одни неутомимые оводья и стрижи звенят и носятся в душном золотистом воздухе безмолвного села.
И где эта смерть? Где этот вечный страх будущего? Слава Богу, в голове нет ни одной мысли. Зачем? Ведь сердце само умеет думать. И оно знает: все меняется – к лучшему.
Горизонт
На море нельзя долго смотреть. Вина тому – полоска горизонта. Она абсолютно иррациональна. Море текучее и мягкое. Горы округлые и беспорядочно нагромождены над морем. По горам стоят лохматые сосны. По небу плывут перистые облака. Ни в чем нет правильной геометрии, живое и мертвое – это обузданный хаос. Вольница форм. И только математика, геометрия и философия дают нам жесткие иррациональные линии.
Самые авангардные церкви построены не на современном Западе, самые фантастические формы – у русских церквей классицизма. Куб. На кубе полусфера. На полусфере гайка. На гайке цилиндр. На цилиндре шарик. На шарике Крест. И все это – модель Космоса. Космос правильных форм фантастичен и запределен. Правильные формы мира – это нечто потустороннее.
Современная западная архитектура – это хаос поломанных форм, как зеркало надломленной божественной иерархии. Как взгляд на небо из тюрьмы хаоса, где царит разброд и шатание. Так рыбы видят солнце – в виде зеленой яичницы.