Аденауэр. Отец новой Германии
Шрифт:
отложить до весны» — такова его оценка стратегических возможностей для Германии.
В этом письме четко отразились его тогдашнее настроение и образ мыслей. Внешне он вроде бы полностью поглощен своими изобретениями, садом и домашними делами, однако чувствуется, что положение аутсайдера явно тяготит его. «Ощущать, что ты еще что-то можешь, и не иметь возможности что-то сделать — с такой ситуацией мне очень трудно примириться», — жаловался Аденауэр в одном из личных писем, относящихся еще к марту 1940 года.
Отлучки из Рендорфа были редкостью: в конце июня он съездил навестить Макса, который долечивался в госпитале в швабском Гмюнде близ Штутгарта, а в октябре — в Дуйсбург на похороны своего старого кёльнского приятеля, промышленника Петера Клекнера, скончавшегося
–
Начался новый, 1941 год. 5 января Аденауэру исполнилось шестьдесят пять лет. День рождения отпраздновали скромно, в узком семейном кругу. Судя но его письму, адресованному Доре Пфердменгес, он все больше начал размышлять о бренности жизни и грядущем уходе в мир иной.
Победы германского оружия внесли неожиданное разнообразие в жизнь усадьбы. В середине 1940 года Аденауэр подал заявку на выделение ему работников из числа французских военнопленных, подробно изложив основания для своего ходатайства: он — владелец дома и земельного участка, он — пенсионер, многодетный и не может обойтись без дополнительной рабочей силы. Власти Зигбурга удовлетворили ходатайство и прислали несколько человек из ближайшего концлагеря.
Их разместили в одном из подвалов и указали фронт работ — вскапывать садовый участок. Для пленных это было наверняка лучше, чем пребывание в лагере: охраны не было, хозяин относился к ним довольно неплохо, по крайней мере если судить но их письменным свидетельствам, сделанным в конце войны. Он, разумеется, позаботился и о том, чтобы получить от властей энную сумму за содержание присланной ему рабочей силы.
Присутствие французов, вероятно, внесло некоторое оживление в быт усадьбы, в остальном жизнь была довольно однообразна. Пауль поступил в семинарию, но почти сразу же был отправлен на трудовой фронт — строить укрепления на острове Зильт в Северном море. Конрад перешел в Аахенский филиал АЭГ. Макс в августе 1941 года женился; ему посчастливилось: как раз накануне нападения на Россию его перевели в Брюссель, в аппарат оккупационной администрации, к вящей радости родителя и его самого. Лотта, Либет и Георг (его чаще называли на французский манер Жорж, или на рейнском диалекте — Шорш) уехали на каникулы в Швейцарию; поездку устроил швейцарский консул в Кёльне Вейс, «дядя Тони», как его звали в семье. Впечатление от поездки слегка подпортил Шорш: он слишком скучал по дому. Аденауэр в общем правильно охарактеризовал атмосферу дома, когда он написал в начале декабря 1941 года одному из знакомых: «У нас ничего нового».
1942 год был более богат событиями. В России вермахт столкнулся с сильным сопротивлением, в войну вступили Соединенные Штаты Америки, и военная ситуация стала меняться не в пользу Германии. Промышленные объекты Рейнланда подвергались все более массированным бомбардировкам. 31 мая армада из тысячи британских бомбардировщиков совершила налет на Кёльн. «Кёльн постигла страшная катастрофа», — так охарактеризовал Аденауэр последствия этого налета в одном из писем, датированном
1 июля 1942 года. Сестра Аденауэра Лили и ее муж Вилли Зут потеряли все, что имели, самих их спасло только то, что они в это время находились за пределами города. Полностью разрушенным оказалось большое пространство финансового центра и промышленных районов города.
Под влиянием военных неудач активизировалось движение сопротивления Гитлеру. Осенью 1942 года в Кёльне состоялась встреча группы диссидентов-католиков. Присутствовали, в частности, руководитель северогерманского отделения Ордена доминиканцев Лауренций Зимер, каноник Отто Мюллер и два светских лица — Николаус Гросс и Карл Арнольд, видный деятель католического профсоюзного движения.
Не будем повторять всего того, что о нем написано, а написано достаточно много. Ограничимся констатацией того факта, что это была сложная, противоречивая личность, в полной мере воплотившая в себе как положительные, так и отрицательные качества типичного пруссака. Нельзя отрицать его личной смелости и твердости взглядов. Он родился в 1884 году, храбро сражался на Восточном фронте в 1915 году, а после войны сделал успешную карьеру регионального политика. Приверженец весьма правых взглядов, он стал в Веймарской республике видным членом Национальной народной партии. Очевидно, это обстоятельство вполне устроило избирателей Лейпцига, которые в 1930 году избрали его своим бургомистром. Его отличала склонность к бахвальству, внешность — квадратное жесткое лицо, широко поставленные глаза, волосы ежиком — внушала скорее страх, чем доверие.
Герделер оставался бургомистром Лейпцига до 1937 года; его вынудили подать в отставку после того, как он выразил протест против сноса памятника композитору Мендельсону. К нацистам он всегда относился отрицательно, но не столько из-за ущемления ими демократических свобод, сколько из-за того, что они не собирались реставрировать монар-
289
10-Аденауэр
хию Гогенцоллернов и недостаточно громко, по его мнению, требовали возвращения Германии к границам 1914 года. После ухода с поста бургомистра Лейпцига он сблизился с группой немецких генералов, которые придерживались аналогичных взглядов и признанным главой которых был Людвиг Бек, занимавший до 1938 года пост начальника Генерального штаба. Это и было ядро заговорщиков 20 июля.
На упомянутой встрече в Кёльне обсуждался, в частности, вопрос о том, кто возглавит администрацию Рейнланда после Гитлера, а этот час, заверил Герделер присутствующих, не за горами. Были составлены соответствующие списки. Первым номером значился, естественно, бывший бургомистр Кёльна Конрад Аденауэр. В результате было решено, чтобы Герделер немедленно вступил в контакт с ним.
Тот так и сделал. Однако когда синклит собрался вновь вечером того же дня, эмиссар сообщил неприятную новость: «Доктор Аденауэр отказался принять его». Мотивы нашего героя были вполне очевидны. Он хорошо знал Герделера еще по веймарским временам, они оба были членами прусского Государственного совета, и этот опыт общения не оставил хороших воспоминаний. Герделер зарекомендовал .себя как неисправимый болтун, к примеру, всем рассказывал, что в конце 30-х годов установил контакты с британскими и французскими промышленниками, которые обещали ему развернуть дипломатическую кампанию против Гитлера. Никакой кампании, конечно, не последовало, так что оказалось, что Герделер не только болтун, но и большой фантазер. Помимо всего прочего, Аденауэр, как уже говорилось выше, не испытывал никакого доверия к генералам. Они могут только повиноваться приказам, но, чтобы взять на себя инициативу, об этом, по его мнению, не могло быть и речи.
Один из деятелей католической оппозиции, Пауль Фран-кен, двадцать лет спустя вспомнил о разговоре, происходившем между ним и Аденауэром в доме приятеля последнего, боннского дантиста Йохана Фольмара. По словам Франке-на, Аденауэр «неоднократно предупреждал меня о необходимости соблюдать крайнюю осторожность, поскольку он не доверяет ни военным, ни гражданским руководителям группы, особенно же Карлу Герделеру». Примерно то же он повторил двум визитерам, посетившим Рендорф осенью 1943 года. Конечно, такую позицию можно трактовать как удобную отговорку от участия в рискованном предприятии. Многие принимают эту интерпретацию как само собой разумеющуюся. Это, однако, ничего не меняет в том факте, что Аденауэр был, по существу, прав в своей оценке личных качеств Герделера, Бека и Якоба Кайзера. С другой стороны, как бы он ни пытался отмежеваться от заговорщиков, появление его имени в их документах грозило ему приятными последствиями в случае провала заговора.