Адмирал Колчак и суд истории
Шрифт:
Изучение состава документов «Следственного дела» позволило ответить на некоторые вопросы. Что помешало председателю, а затем заместителю председателя Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попову, ведшему или присутствовавшему в Иркутске практически на всех допросах по политическим делам особой важности с января по апрель 1920 г., воспользоваться всем объемом «Следственного дела» при составлении своеобразного «публичного отчета» о борьбе советской власти с «колчаковщиной»? Почему он ограничился публикацией только одного из вариантов стенографической записи показаний бывшего Верховного правителя, а в предисловии к книге признался в том, что «не дал полной и исчерпывающей истории и картины самой колчаковщины»? [562]
562
Допрос Колчака. С. IV.
Видимо, составители «Допроса Колчака», определив целью своего исследования «дать путем этого
В качестве доказательства этого предлагаем рассматривать установку члена Сиббюро, председателя Сибревкома И.Н. Смирнова, высказанную им в день открытия судебного процесса на закрытом заседании по обсуждению «руководящих директив» ревтрибуналу: «Ведь этот процесс явится большим политическим митингом. После того, что будет о них обнаружено на суде, они уже как политическая партия погибли […] Настроение масс переходящее, и это мы должны учесть» [564] .
563
Там же. С. III.
564
Познанский В.С. Указ. соч. С. 48.
Не случайно государственный обвинитель А.Г. Гойхбарг в своих обзорных статьях о процессе, где «судились не только колчаковцы, но и породившие и поддержавшие колчаковщину партии: кадеты, эсеры и меньшевики», список «преступлений» начал с роли правых социалистических партий. «Теоретически мы убеждены, – писал он, – что правые социалистические партии, участвуя во власти, являются только прислужниками буржуазии, ее лакеями, что они сейчас необходимы буржуазии и военщине, как демократический фиговый листок, прикрывающий перед трудовыми массами их безобразную наготу. На суде это наше теоретическое убеждение получило себе драматическое подтверждение в смешных и страшных картинах сбрасывания этого фигового листка буржуазией и военщиной» [565] .
565
Известия ВЦИК. 1920. 13 и 25 июня.
Вторым доказательством являются стенограммы судебного процесса. С источниковедческой точки зрения необходимо отметить, что информация о каждом его заседании, публиковавшаяся «Советской Сибирью» целыми полосами, грешила многочисленными искажениями [566] .
«Большой политический митинг» был использован иркутскими и омскими большевиками для вымарывания роли народного движения в свержении верховной военной диктатуры. На основании предварительных следственных материалов, на 90 процентов созданных Чрезвычайной следственной комиссией при Политическом центре, они насадили выгодные для них оценки политической ситуации в Сибири, однобоко выпятив мнимые заслуги Ревкома с дальним прицелом – дискредитировать сибирские небольшевистские социалистические партии.
566
Изо всего обилия искажений приведем два примера. «Советская Сибирь». «Председатель тов. Павлуновский, – цитирует одно из писем на имя Червен-Водали, в котором, между прочим, говорится: «Сообщений из Москвы давно уже не получал, а все получаемые мною сводки посылал Вам аккуратно». – Значит, Вы, подсудимый, имели в то время связь с Москвою? Подс. Червен-Водали. – Только политическую. Председатель тов. Павлуновский. – Будучи здесь? Подс. Червен-Водали. – Да, будучи в Омске» // Советская Сибирь. 1920. 29 мая. Стенограмма. «Председатель: Письмо на Ваше имя: «Дорогой Александр Александрович» и дальше идет следующее: «сообщение из Москвы уже давно дано тотчас, а все предыдущие и присланные оттуда военные сводки своевременно вам посылали». Червен-Водали: Мне сообщают об этом, может быть, из Москвы, но я этих сводок не получал. Председатель: Вы имели связь с Москвой? Червен-Водали: Политической нет. Председатель: Будучи здесь имели связь? Червен-Водали: Нет» // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 180. «Советская Сибирь». «Обвинитель т. Гойхбарг – (Морозову) – Комитет по охране законности и порядка чем занимался? Поде. Морозов: – Он был учрежден для борьбы со всякой незаконностью и обязанностью его – передавать все преступные дела гласности» // Советская Сибирь. 1920. 30 мая. Стенограмма. «Гойхбарг: Разрешите мне вопрос подсудимому Морозову. Скажите, пожалуйста, Комитет законности и порядка больше всего и первым долгом интересовался какими правонарушениями? Морозов: Это не в моем ведении было» // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 199.
Само же производство процессуальных действий носило на себе печать мировоззрения «неокрепшей демократии Сибири» и изначально приняло континентальную систему. Два необходимых элемента: 1) наличие в факте, событии, ставшем известным
Мог ли государственный обвинитель за период с 18 апреля (дата прибытия арестованных и дел на них в Омск) по 12 мая (публикация обвинительного заключения) изучить в полном объеме материалы дознания? Физически, конечно, нет. Этим объясняется агрессивный напор Александра Григорьевича на подсудимых во время судебного разбирательства. Поэтому, прежде чем приступить к исследованию «картины безусловной преступной деятельности всех подсудимых… под давлением неоспоримых улик» [567] , и следовало разобраться – кто же автор этой «картины» и как авторство способствовало тому, чтобы она оказалась в «чулане» исторической безвестности.
567
Познанский В.С. Указ. соч. С. 49.
Заседания Чрезвычайного революционного трибунала на Атамановском хуторе открыли новую страницу в политической истории советского общества. Это была первая попытка перейти от внесудебных, часто тайных расправ с крупными политическими противниками к иной, формально законной форме их уничтожения. Методы борьбы, применявшиеся в период Гражданской войны, когда система судопроизводства либо вообще отсутствовала, либо существовала в пародийной форме революционной «тройки», уже не устраивали большевистское руководство.
Видимо, казнь А. Колчака и В. Пепеляева вызвала у центрального советского руководства ощущение некоторого «неудобства». Это, по всей вероятности, и послужило одной из причин того, что первым процессом нового типа стал суд над «министрами колчаковского правительства». Тот факт, что на скамье подсудимых не удалось собрать достаточно «именитых» деятелей «белой» Сибири, был гораздо менее важен, чем создание прецедента. К тому же процесс в силу его сибирской специфики можно было провести не на европейской части России. Это давало возможность легко избежать нежелательной огласки в случае неудачного «эксперимента». Поэтому на сибирском уровне к участию в процессе привлекались крупные силы, например два члена Сиббюро ЦК РКП(б).
Первый опыт «постановочного процесса» определил закономерности и форму проведения подобных судов: была отработана методика, включившая в себя такое положение, как апелляция не к логике, а эмоциям, причем не членов суда, которые и так не сомневались в «виновности» подсудимых, а публики; широкое, опять же эмоциональное, отображение хода процесса в прессе – яркость, чудовищность злодеяний подсудимых, их моральная нечистоплотность и т. п.
Естественно, неотлаженность механизма мероприятий подобного рода стала причиной ряда «ошибок». Так, самостоятельное и часто ироничное поведение защиты, нежелание обвиняемых каяться произвели неблагоприятное впечатление на обвинение и публику. Ошибкой устроителей процесса было также сохранение формы революционного трибунала, само название которого ассоциировалось с классовой непримиримостью, а не судебной объективностью. С другой стороны, это диктовалось необходимостью для выполнения главной задачи: помимо суда над «колчаковским правительством» подготовить окончательную расправу с политическими противниками сибирских большевиков – эсерами и меньшевиками.
27 мая 1920 г. в беседе с сотрудником сибирского «Роста» председатель Сибревкома И. Смирнов, вернувшийся из поездки по Дальневосточной республике, рассказывал: «Весь Дальний Восток представляет из себя пять почти самостоятельных областей: 1) Уссурийский край, где во Владивостоке работает земское правительство, 2) Приамурский край, где восстановлена советская власть; японцы вытеснены партизанами, 3) Восточно-Китайская ж. д., где существует смешанная русско-китайская власть, 4) Восточное Забайкалье, где формально власть принадлежит Семенову, а фактически японцам, которые ввели свои войска в незначительном количестве, 5) Западное Забайкалье, где власть находится в руках Дальневосточной республики, которое признано советской властью в качестве верховной власти всего Дальнего Востока» [568] .
568
Известия ВЦИК. 1920. 3 июня.
В годовом отчете за 1919–1920 гг. народного комиссара иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина VIII съезду Советов тот вынужденно отмечал, что на Дальнем Востоке действуют «не наши Советы и не наша Красная армия, а местные красные партизаны» [569] .
В ходе процесса на Атамановском хуторе всячески подчеркивалась связь эсеров и меньшевиков с деятелями буржуазных партий, а в сознание масс внедрялся тезис о том, что члены небольшевистских социалистических партий «никогда не остановятся перед искушением установить самостоятельные правительства». Эта главная задача перед ЧРТ Сибревкома была четко сформулирована государственным обвинителем, заявившим, что судебный процесс уничтожил все партии в Сибири.
569
Документы внешней политики СССР: Сб. док. Т. 2. М., 1958. С. 694.