Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память
Шрифт:
А неизбежно ли пагубными должны были оказаться последствия такого решения? Задавшись этим вопросом, не забудем и тех, кто противостоял Колчаку: хотя, скажем, И.И.Вацетис (Главнокомандующий вооруженными силами РСФСР), С.С.Каменев (Командующий Восточным фронтом, 10 июля 1919 года сменивший Вацетиса на его посту), В.А.Ольдерогге (Командующий Восточным фронтом с 15 августа 1919-го) и были «военными специалистами» – в недавнем прошлом офицерами, а последний даже генерал-майором, причем все «сухопутными», – их принципиальное превосходство над адмиралом отнюдь не кажется очевидным. Самый старший и по чину, и по возрасту, – Ольдерогге на Мировой войне не поднялся выше должности начальника стрелковой дивизии; Каменев к 1917 году был только полковником, начав войну капитаном; наконец, Вацетис (в 1917 году также полковник), в отличие от них обоих, даже не был причислен к Генеральному Штабу, в 1909 году окончив Академию «52-м из 53-х». Но даже этого нельзя сказать, к примеру, о «профессиональном революционере»,
«Мольтке писал, и это останется всегда истиной, что стратегия – сама по себе не сложна. Ее формулы просты и немногочисленны. Но нет стратегии без снабжения. Армия должна жить, питаться, ее надо пополнять, снабжать, она должна все иметь – тогда и даст все», – говорил в 1915 году один из создателей Главного управления Генерального Штаба, генерал Ф.Ф.Палицын, далее, быть может, даже впадая в противоположную крайность: «… Наши офицеры генерального штаба вовсе не подготовлены для своей службы. Они больше обращают внимания на оперативную сторону, на стратегию, чертят карты. Поверьте мне, вся эта стратегия – пустяки в сравнении с тем, чем они должны были бы больше всего заниматься. А это именно тылы, снабжение, питание армии. Вот где главное на войне. Любой Хлестаков вам разведет какую угодно стратегию, а вот как обеспечить эту операцию, как удовлетворить все разнообразные потребности армии, это не всякий знает да сможет».
Не будем развивать мысль запальчивого генерала, которая в своем продолжении может привести к своеобразному «военному нигилизму». При всей важности снабжения, организации тыла, путей сообщения и проч. судьба войны решается все же не ими, а тактикой (умением выиграть бой) и стратегией (по Клаузевицу – «использованием боя для целей войны»). В то же время вполне правдоподобным выглядит предположение, согласно которому – при наличии сильного штаба из более или менее узких специалистов – для единоличного командующего может оказаться достаточно общей военной культуры, а уж в ней адмиралу Колчаку с его живым и пытливым умом и любознательной натурой отказать никак невозможно.
А как следует оценить помощников и советников адмирала? Прежде всего заметим, что еще в бытность военным и морским министром он должен был осознавать недостаточность своей подготовки, в какой-то мере компенсируя ее известными нам назначениями помощников «по организационно-инспекторской части» и «по снабжениям и технической части» (генералов Степанова и Сурина соответственно; функции «помощника по делам казачьих войск» представляются скорее политическими). О квалификации обоих генералов мы уже говорили, здесь же упомянем, что после занятия Степановым поста военного министра (3 января 1919 года) «организационно-инспекторские» дела принял генерал В.И.Марковский, также обладавший немалым опытом (окончил Академию Генерального Штаба в 1905 году, участвовал в Русско-Японской войне, куда был командирован «для ознакомления со службой Генерального Штаба», на Мировой войне командовал пехотным полком, занимал должности начальника штаба в двух пехотных дивизиях и генерал-квартирмейстера штаба армии). Марковский же возглавлял у Колчака и Главный Штаб – учреждение, ведавшее комплектованием войск, личным составом, снабжением и проч. И хотя ни Степанов, ни Сурин, ни Марковский не относились к тем военачальникам, чьи имена гремели бы в старой армии, – для сомнений в их компетентности серьезных оснований также нет.
Наверное, Колчака можно упрекнуть в сам'oм создании Главного Штаба (30 ноября 1918 года) – дополнительной структуры при уже имеющихся военном министерстве и штабе Верховного Главнокомандующего, которая тешила столичное самолюбие Омска, но вряд ли соответствовала реальным масштабам войны и военного строительства на Востоке России. Чрезмерное развитие тыловых управлений вообще часто отмечается как одна из пагубных черт Гражданской войны; однако следует обратить внимание, что совмещение Марковским службы в Главном Штабе с должностью помощника министра до известной степени становилось гарантией против «сепаратизма» этих учреждений. А 23 мая 1919 года Верховный Правитель назначил военным министром генерала Лебедева, объединив таким образом в руках последнего оперативное творчество (по должности начальника штаба Верховного) и строительство вооруженных сил (по должности министра). Для поддержки Лебедева, которому, разумеется, трудно было нести столь тяжкий груз двух должностей, были назначены генерал П.Г.Бурлин (он окончил Академию в 1914 году, а на Мировой войне служил в штабах армейского уровня) – «Помощником Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего с правами заместителя Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего»
Это как будто свидетельствует о стремлении адмирала Колчака к централизации военного управления и в принципе должно быть поставлено ему в заслугу; для сравнения заметим, что в Советской Республике в это же время существовали, помимо народного комиссариата по военным делам и Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики, еще и Революционный военный совет Республики, Полевой штаб РВСР (подчинявшийся также Главнокомандующему), Совет рабочей и крестьянской обороны, Всероссийский Главный Штаб, Высшая военная инспекция РККА, – то есть степень бюрократизации была не меньшей, а, пожалуй, даже большей, чем при Верховном Правителе России.
Показателен и один из первых приказов Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего, отданный им еще 22 ноября 1918 года. В нем, требуя «привести все войсковые Штабы к норме, определенной положением о полевом управлении войск», адмирал подчеркивал: «Штабы должны быть органами чисто военного командования, а не сложными и громоздкими административно-политическими аппаратами». Обстановка смуты с неизбежным падением дисциплины, а порою – и потребности момента (автономность действий тех или иных соединений) часто препятствовали проведению этого приказа в жизнь, однако само его появление отнюдь не свидетельствует о непонимании Колчаком характера войны или принципов военного строительства.
Разумно был решен и вопрос о стратегическом управлении армиями, защищавшими Свободную Россию на различных театрах. Впрочем, решение тут напрашивалось само собою и повелительно диктовалось разобщенностью этих театров и затруднениями в организации оперативной связи, если не прямой невозможностью такую связь установить. Генерал Деникин вспоминал: «Телеграммы между Омском и Екатеринодаром шли через… Париж; военные сводки Сибирского фронта мы получали… от англичан через Лондон; посылки курьеров, установленные с января [1919 года], были редки, стоили страшно дорого и морским путем через Владивосток требовали времени не менее трех месяцев». И даже если видеть здесь некоторое преувеличение (так, летом 1919 года оперативные сводки штаба Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России появлялись в омской печати с задержкой, составлявшей менее недели), – неоспоримо, что такой связи для стратегического планирования и координации совместных действий Востока с Югом и другими театрами военных действий было недостаточно.
Кроме того, центры сопротивления большевизму, создававшиеся независимо друг от друга и разделенные тысячами верст, вызревали и развивались самостоятельно, что предопределило трудности взаимодействия и впоследствии, когда войну уже вели настоящие армии. В частности, пресловутый вопрос о «соединении фронтов Колчака и Деникина» легко разрешался только на бумаге – когда весною 1919 года корпуса Верховного Правителя рвались к Волге, само существование Вооруженных Сил Юга России подвергалось угрозе; и наоборот, когда генерал Деникин 3 июля провозглашал «Московскую директиву» о движении на большевицкую столицу, а не на соединение с Колчаком, – последняя перспектива и была уже мало реальной вследствие общего отступления войск Восточного фронта. Поэтому выглядит вполне оправданным «разграничение путем взаимного соглашения» «районов влияния или власти Омска и Екатеринодара (то есть Колчака и Деникина. – А.К.), причем в сферу последнего вошла территория на запад от Волги, Астраханский район и Закаспий», после чего командование каждого из фронтов повело самостоятельные операции, лишь пытаясь принять к сведению положение далекого «соседа» по поступавшим отрывочным известиям.
Верховный Главнокомандующий благоразумно воздержался и от назначения начальствующих лиц на другие фронты, только подтвердив своим авторитетом полномочия тех, кто уже занимал ответственные должности. Впрочем, здесь имеется и исключение, о котором нельзя умолчать, поскольку мы встречаемся с продолжением личной вражды, завязавшейся еще в 1916 году.
Речь идет об известном нам адмирале М.П.Саблине. Он был возвращен на Черное море уже после отъезда оттуда Колчака, 21 июля 1917 года, и пережил в Севастополе все кровавые события, связанные с большевицким переворотом, разгулом своеволия и анархии. Весною 1918-го, однако, перед лицом развивавшегося австро-германского наступления буйная матросня начала испытывать некоторое отрезвление, и 22 марта «товарища Саблина», отмечая, в частности, его «справедливость при старом строе», выбирают на должность Командующего флотом. Принимая тяжкий крест, Михаил Павлович объявил в приказе: «… Я не считаю себя вправе в такую трудную минуту отойти в сторону и нахожу своим долгом служить флоту, пока на это хватит моих сил», – и действительно, на новом посту был готов сотрудничать и с матросскими комитетами, и с украинской Центральною Радой. Но когда стало ясно, что немцы захватят Севастополь несмотря ни на что, – адмирал Саблин с лучшею частью флота переходит в Новороссийск уже не под красным, а под Андреевским флагом.