Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память
Шрифт:
Обратим также внимание, что при разборе одного из сражений «внешней», а отнюдь не гражданской Франко-Прусской войны Фош ставит пруссакам в заслугу применение «давно известного принципа: “Лучший способ обороняться заключается в том, чтобы атаковать”, принявшего в данном случае даже такой вид: “Чем мы слабее, тем больше мы атакуем”» и «непрерывное стремление к моральному превосходству» даже «без надежды на решительный успех». Правда, Фош говорит не о стратегии, а о тактике; однако и в приводимом им примере масштаб был отнюдь не малым (с обеих сторон участвовало семь корпусов, потери которых в общей сложности превысили тридцать тысяч человек), особенно по сравнению с масштабами русской Гражданской войны, которую можно со стратегической точки зрения определить как войну небольших армий на обширных пространствах; кроме того, сам Фош подчеркивает, что «непрерывные наступательные действия» тогда «спасли стратегический маневр». Поэтому вопрос должен стоять о том, насколько
Главной задачей становился разгром живой силы противника, то есть оперативные соображения должны были превалировать над «отвлеченно-географическими» (захватом территорий, рубежей и даже продвижением к вражескому центру по кратчайшему направлению). С этой точки зрения наступление на Глазов – Вятку – Котлас, к тому же обещавшее значительно сократить пути доставки снабжения (существующие, как мы знаем, тянулись через всю Сибирь от Владивостока по единственной магистрали), также не теряло своего смысла, поскольку советские войска были распределены против «северного» и «южного» направлений почти поровну (по советским же данным, 49800 штыков и сабель и 47000 штыков и сабель соответственно). Кроме того, гипнотически на молодых генералов Сибирской армии мог действовать тот факт, что соединение с частями Северного фронта генерала Миллера на тактическом уровне… уже состоялось!
Еще в конце января – начале февраля 1919 года передовые колчаковские подразделения появились на Печоре, 21 марта произошла встреча с «архангельцами», а 26 апреля Командующий русскими войсками Северного фронта генерал В.В.Марушевский в ответ на приветственную телеграмму Гайды от 18 апреля передавал: «Прошу верить моему горячему желанию вести работу не только в связи, но и с прямым подчинением наших операций операциям сибиряков… Надеюсь в самом близком будущем видеть наших северных стрелков действительно плечом к плечу с сибирцами». При согласованных наступлениях от Перми и Архангельска – на Вятку и Котлас соответственно не только облегчалось снабжение наступающих войск Гайды всем необходимым с Севера, но и создавался новый участок общего фронта, силы красных против которого были бы сравнительно невелики.
Однако Главное Командование, судя по всему, отнюдь не увлеклось «северною» перспективой и не собиралось переносить на Вятское направление центр тяжести весенних операций. С «северным вариантом» не согласуются ни директивы Колчака о передаче из Сибирской армии в Западную нескольких соединений, ни результаты совещания в Челябинске, состоявшегося 11 февраля под личным председательством Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего. Присутствовавший на совещании, где планы наступления с Колчаком обсуждали Гайда, Дутов и Ханжин, начальник штаба последнего генерал С.А.Щепихин вскоре свидетельствовал: «… Был принят план, который я назову средним, так как он учитывал нанесение главного удара по центру на Уфу», – и специально отмечал отказ от «плана Гайды» («нанесение главного удара в районе его армии»), «потому что слишком район удара удален от района, где нужна помощь». А когда многообещающее наступление на операционном направлении Уфа – Симбирск или Уфа – Самара с выходом к Волге фактически не было поддержано Гайдой, генерал Ханжин жаловался в Ставку 2 марта: «Западная армия, наносящая главный удар, вправе рассчитывать не только на полную связь с ее действиями операций соседних армий, но и на полную поддержку с их стороны, даже поступаясь частными интересами этих армий в пользу главного удара…» И хотя долю вины за образование разрыва в общем фронте можно возлагать и на самого Ханжина, – очевидно, что последствия независимо от поисков виновного должны были оказаться весьма неприятными.
Однако, говоря о фронте Западной армии как участке главного удара, нельзя забывать и об упоминавшейся – почти пятидесятитысячной! – советской группировке, противостоявшей войскам Гайды. Поэтому любое ослабление Сибирской армии представляется действием также очень рискованным, тем более что операционные направления Пермь – Вятка (или даже Пермь – Сарапул) и Уфа – Симбирск оказывались если и не изолированными, то по крайней мере слабо связанными между собою, а переброска войск с одного на другое – весьма затруднительною (напомним, что в 1916 году даже на театре с гораздо более развитою железнодорожною сетью усиление Юго-Западного фронта подкреплениями с Западного встречало значительные трудности). Таким образом, заблаговременная – до начала наступления – крупномасштабная передача войск от Гайды Ханжину могла обернуться катастрофой у Сибиряков, а передача оперативная – в ходе наступления – вряд ли вообще была возможна.
Реальное, а не теоретическое взаимодействие, по-видимому, могло заключаться лишь в следующем: в то время как корпуса Ханжина, преодолевая сопротивление противника, изо всех сил рвались к Волге, Гайда сковывал бы северную советскую группировку, что в условиях маневренной войны он не мог делать иначе, как активными, наступательными
Сознательно или бессознательно, но из анализа действительных и мнимых ошибок Колчака часто делается вывод о принципиальном превосходстве советской стратегии. Однако стратегический план руководства РСФСР на ту же кампанию вообще основывался на ложных предпосылках о «Западном театре и Украине» как основном фронте, где предполагалось столкновение с Антантой, а в перспективе – развитие международной революции или ее экспорт. Вооруженные силы Советской Республики в соответствии с этими взглядами предполагалось поделить пополам, причем одной половине предстояло оперировать на упомянутом театре, а другой – на всех остальных: Северном против Миллера, Восточном против Колчака и Южном против основных сил Деникина. «Намечаемая группировка сил», свидетельствует советский же автор, «сводилась к равномерному почти распределению их по фронтам без подчеркивания преимущественного значения какого-либо одного фронта».
Не лучше обстояли дела и на фронтовом уровне: между левым флангом 5-й и правым – 2-й советских армий зиял «слабо наблюдаемый промежуток в 50–60 км», а дивизия 5-й армии, которой предстояло переходить в наступление, «была расположена на таком участке, на котором к ней со стороны противника не подходило ни одной дороги, что исключало вероятность значительных боевых действий на этом участке». Впрочем, войска Верховного Правителя просто упредили красное наступление, нанеся удар в стык упомянутых армий, и это в немалой степени предопределило успех дальнейших действий: в течение месяца «лучшие части» 5-й армии отходят, делая в сутки по 20–25 верст. Развитие успеха требовало непрерывности усилий, и прав был генерал Ханжин, когда писал: «Остановить наступление сейчас [ – ] значит дать возможность противнику устроиться. Нужно все время давить на него, делая хотя бы мельче переход, но ежедневно». Говоривший впоследствии с Деникиным «один из министров омского правительства» указывал, что понимание этой необходимости тогда, в дни успехов, было всеобщим и лишь потом сменилось поиском виновных: «Никто из генералов, политиков, иностранных представителей не противился дальнейшему наступлению. Потом ругали Лебедева…»
Стратегия, избранная командованием советского Восточного фронта, по свидетельству начальника штаба одной из армий, бывшего генерала Ф.Ф.Новицкого, имела целью «с одной стороны, нанесение решительного поражения вновь сформированным армиям Колчака путем обхода его левого фланга и выход на его тыл, а с другой – занятие Уральской и Оренбургской областей и установление связи с Туркестаном», то есть действия по расходящимся операционным направлениям; это же отмечает и Какурин, обращая внимание на «массивную группировку [красных] войск на оренбургском и уральском направлениях за счет ослабления группировки на уфимском направлении». Лишь 10 апреля успехи наступления Ханжина побудили советское командование к образованию нового мощного соединения в рамках Восточного фронта – «Южной группы», командование которой, при начальнике штаба Новицком, принял энергичный и волевой Фрунзе. Отметим кстати различие в терминологии: если «Северная группа» и «Южная группа» Колчака существовали в составе Сибирской армии, то «группы» советского фронта сами объединяли по нескольку армий (Северная – 2-ю и 3-ю, Южная – 1-ю, 4-ю, 5-ю и Туркестанскую).
В упорных боях, проведя опасный контрманевр, красным удалось остановить продвижение Западной армии, а затем и вынудить ее к отступлению. Значительную роль здесь сыграло и то, что к этому времени, как мы отмечали выше, командованию РККА уже довелось столкнуться с неустойчивостью «регулярных» стратегических резервов и перейти к иным методам пополнения фронтовых частей, в то время как для армий Верховного Правителя тот же принцип подготовки резерва выявил свои отрицательные стороны в самые ответственные моменты напряжения сил. Нельзя также забывать, что мобилизационные ресурсы сторон были вообще несравнимы: центральные районы России (Московская, Петроградская, Новгородская, Вологодская, Тверская, Ярославская, Костромская, Смоленская, Владимирская, Нижегородская, Калужская, Тульская, Рязанская, Тамбовская, Пензенская губернии – все с высокой плотностью населения) служили резервуаром живой силы только для большевиков, проводивших там свои мобилизации свойственными им жестокими методами.