Адония
Шрифт:
С шумом вошёл, ударив дверью, озябший Маленький. Он весь день готовил стрелковое поле в миле от хутора, на огромной поляне, расставляя по её краям тяжёлые дощатые мишени. Кнехт с порога провозгласил радостное приветствие, но ему никто не ответил. Тогда тихо, ступая на носки, он прошёл, разделся, набрал в озябшие руки хлеба, колбасы, чеснока, кружку с водой, и подсел робко к камину.
– Я не ожидала, – задумчиво проговорила Адония, – что эти уроки так захватят меня.
– Да, – не отводя взгляда от пляшущего огня, кивнул Филипп. – Я специально придумывал неожиданные штуки, вроде мишени над головой, чтобы тебе с самого начала
– И завтра будут неожиданные штуки? – сладко замирая, спросила Адония.
– Разумеется.
– А какие?
– Ну, например, ты будешь стрелять сидя в седле, со скачущего коня. Маленький специально на одном краю поляны ставил крупные мишени, обведённые по контуру чёрной краской. Чтобы на снегу выделялись.
– Как забавно. Спасибо, Маленький. Хоть ты и свинья: воняешь чесноком, когда люди ведут вежливую беседу. Куда пошёл, дурачок? Я ведь шучу. Сиди, грейся.
– Кстати, Маленький не только добротно ножи мечет. Он и стреляет недурно. И это – если принять во внимание, что его никто не учил.
– А у тебя, Филипп, был учитель?
– О да. Настоящий, действительно редкий стрелок.
– Расскажи!
– Он был русский, тунгус.
– Что такое тунгус?
– Народность такая.
– Так он был русский или тунгус?
– Ты знаешь, в этой дикой стране намешано столько народов, что удобнее о всех них говорить как о русских.
– А как звали этого тунгуса?
– Номок.
– И он был редкий стрелок?
– Поистине редкий. Ружьё имел допотопное: тяжёлую, длинную, с несверлёным стволом фузею. Но бил из неё так, что никто из наших, с новенькими мушкетами, с ним сравниться не мог.
– Из наших?
– Ну да. Лет пять назад мы на небольшом корабле ходили на север. Имелось там одно дельце. Вышло так, что мы задержались, и льды нас не пустили обратно. Пришлось зимовать на острове, где также зимовали охотники. У одного из них я почти полгода и был в учениках. Успел даже немного приобщиться к магии.
– Стрелковой?!
– Ну конечно.
– А мне можешь что-нибудь рассказать?
– Ну… Кое-что. Например, могу рассказать, что такое «умугай-кыч».
– Тунгузское слово?
– Да.
– Что значит?
– Это название выстрела. Точного перевода я так и не узнал. Номок лишь обрисовал мне его в виде примера. Интересует это тебя? Хорошо, слушай. Однажды зимой его племя умирало от голода. Пожары в тот год рассеяли лесное зверьё. А необычно крепкий мороз превратил снег в ледяной наст, лишив зимующих животных доступа к желудям и мху. Правило столь же простое, сколь и беспощадное: нет охоты – нет и еды. Так вот, Номок, едва живой от голода, брёл по лесу, и не встречал даже тонкого беличьего следа. И вдруг – он подумал, что подпал уже действию бреда – вдалеке заметил движение. Это был лось – огромная такая лесная лошадь с рогами. Далеко, очень далеко. Подкрадываться не было ни сил, ни времени. Номок встал на колено, поднял свою фузею, задержал дыхание и выстрелил. Пуля уже на излёте попала лесной лошади в шею и перебила важную вену. Пометавшись немного, лось упал. Номок добрёл до него и ещё тёплого успел разделать на большие куски. Потом двинулся в сторону стойбища – сказать, что все спасены, что невдалеке лежит целая гора мяса. Вдруг прямо на него выбежала маленькая олениха. Это была лёгкая цель, но только Номок не стал стрелять. Уже перед
– Почему?
– Чтобы не обесценивать мелочной суетой редкостное событие: умугай-кыч. Выстрел, значимость которого дало ему право быть единственным в этот день.
– Это волшебно! – негромко проговорила Адония, заворожённо всматриваясь в незнакомую лесную даль и едва живого от голода охотника. – Это волшебно…
На следующий день, оседлав лошадей, приведённых Маленьким с фермы, выехали на стрелковое поле.
– Ну ты и молодец! – воскликнула Адония, увидев, сколько дощатых щитов выставил вчера Маленький. – И всё – один? Я это запомню.
Филипп, взглянув на небо, довольным басом проговорил:
– Ни облачка, ни ветерка. Идеально!
Подъехали к первым мишеням. Приготовили пистолеты.
– Сначала стреляешь с правой руки, – сказал Филипп Адонии. – После выстрела останавливаешь лошадь, заряжаешь, скачешь к следующей мишени, стреляешь… И так до конца поля. На обратном пути стреляешь с левой руки. Всё понятно? Потом вместе едем смотреть.
Адония кивнула. Однако первый выстрел решила произвести с места: опробовать новый кремень. Вытянув руку, она привстала в стременах и спустила курок. Грохнул выстрел – и одновременно закричали и Филипп, и Маленький: на дальнем краю поляны мелькнул рыжий огненный всплеск.
– Лиса-а!! – восторженно орали оба, вытягивая руки с пистолетами.
Раз за разом ударили четыре выстрела.
– Далеко! – крикнул, улыбаясь, Филипп. – Из мушкета достали бы, а пистолет не возьмёт! – И, пристально вглядываясь в залёгшую между снежными холмиками лису, добавил: – Да и лис-то, судя по повадкам, старый, опытный. Гляди-ка, знает, что такое стрельба.
– Это точно! – тоном знатока подтвердил Маленький. – Молодая лиса пошла бы в скачки, а этот понимает, что он на открытой поляне. – И весело крикнул: – Эй, лис! Что, пришёл мышей половить?
Оба не видели, что делает Адония. Она же торопливо набивала новый заряд. Взвела курок, вытянула руку, привстала в стременах…
– Далеко! – крикнул, успокаивая лошадь, Филипп. – Пистолет не возьмёт!
Адония, задержав дыхание, спустила курок. Одновременно с выстрелом замерший вдалеке лис подпрыгнул и забился, поднимая вокруг себя снежный смерчик. Девушка, взмахнув дымящимся пистолетом, крикнула:
– Я пороха – полтора заряда вкатила!
И, бросив лошадь в галоп, понеслась к огненно-рыжей добыче.
Вернувшись, она подняла перед собой действительно старого, с облезлым мехом, ещё подёргивающегося лиса и, глядя на Филиппа, спросила:
– Так что? Похож мой скромный выстрел на умугай-кыч?
Филипп, в седле, прижав руку к груди и слегка кланяясь, подтвердил:
– Не стану спорить, счастливица. До завтрашнего дня – не стреляем.
Адония и Маленький вернулись на хутор, а Филипп направился в сторону фермы и на весь день исчез. Вечером, когда Адония, по своему обыкновению, сидела возле камина и щурилась, глядя на огонь, её учитель вернулся. Шагнув через порог и впустив белый клуб морозного воздуха, Филипп осторожно отпахнул полу и достал большую алую розу с чуть примятыми лепестками. С едва заметной улыбкой посмотрев на ученицу, Филипп протянул её цветок. Адония, не веря себе, встала, приняла в дрогнувшие ладони свежую, благоухающую розу.