Адриана. Наказание любовью

Серебро Варвара

И эти слова берт сказал от всей души, потому как потеряв сына, невольно и серьёзно задумывался о судьбе государства.

Настоятельница немного замешкалась, но потом всё же решилась спросить.

— Я слышала многое о вашем сыне Адриане, уважаемый берт, но о дочери совсем ничего не знала?

Правитель Сендарина нахмурился. Старая вешалка начала задавать лишние вопросы и ему это не нравилось. Разговаривать с ней, словно хозяин он не мог, храмовники и монахи имели особый статус среди народа и знати.

— Я скрывал её от лишнего внимания, а сейчас желаю, чтобы она не покидала этих стен. Девочка

будет жить здесь, и я надеюсь, что её душевное состояние будет держаться в секрете. Мне ни к чему лишнее внимание и пустая болтовня! — эти слова правитель Сендарина произнёс очень строго и убедительно.

Настоятельница привстала со стула и немного склонилась.

— Ваша дочь, господин берт, в надежном месте и в надёжных руках. Она не покинет стен монастыря Арг-Горанд до тех пор, пока вы сами этого не пожелаете.

Берт привстал в кресле.

— Думаю, я не скоро этого пожелаю!

***

Сегодня была очередь дежурства Лизабет. Девушка проснулась раньше всех остальных воспитанниц пансиона, умылась, причесалась и убрала волосы под белоснежный чепец. Эти дурацкие девичьи чепчики были придуманы лет сто назад при третьей настоятельнице Торну.

В обязанности дежурных девушек входил присмотр за пожилыми дамами богадельни и присмотр за порядком в корпусе. Не все воспитанницы дежурили. Некоторым девушкам из богатых семей предоставлялись отдельные благоустроенные комнаты на третьем этаже корпуса и служанки. На втором этаже жили девушки из семей поскромнее или сироты знатного происхождения, пристроенные за ненадобностью родственниками. И в эти комнаты поселяли по три или четыре девушки. Вот они-то и выполняли разного рода монастырские послушания и кроме обучения, шили одежду, плели кружева на продажу и выполняли распоряжения сестер монастыря, помогая им справляться с различными поручениями.

Лизабет любила дежурить. Так она ощущала себя хоть на что-то годной и хоть кому-то нужной. Родной дядя давно о ней не вспоминал и даже не писал писем. Только присылал немного денег на её содержание. Хотя девушка научилась плести такие искусные кружева и украшать одежду красивыми вышивками, что полностью окупала своё здесь пребывание.

Девушки и девочки только еще начали просыпаться и приводить себя в порядок. Косматые и полусонные они бродили в пеньюарах по комнатам и коридорам корпуса, заходили к соседкам, чтобы помочь уложить волосы, посплетничать или попросить лишнюю заколку. А Лизабет уже давно проснулась, поднялась с постели и успела переделать много дел: сбегать до богадельни, чтобы помочь пожилым дамам собраться к утренней молитве и завтраку, отнести в прачечную белье и расставить ровно туфли у дверей девичьих комнат. Старухи ждали её дежурства, так как с ними Бетти была очень ласкова и терпелива.

Скоро начнется утренняя молитва, потом завтрак, а затем занятия. Лизабет помогла своим соседкам прибрать волосы. Потом услышала за спиной оклик матушки Корнелии.

— Бетти, поди сюда, поди сюда деточка, — позвала добрая Корнелия, одетая в коричневый монашеский балахон до пят. — патронесса Миранда попросила меня поговорить по поводу твоего будущего.

Бетти вышла к Корнелии в коридор.

— Вот что, деточка, тебе уже восемнадцать лет и пришло время решить твою дальнейшую судьбу, понимаешь меня? —

матушка достала из кармана балахона сухарик ржаного хлеба и стала его с хрустом разгрызать.

— Да, матушка, мне бы хотелось выйти замуж.

Монахиня вздохнула.

— Замуж. У тебя нет приданого и твой дядюшка давно о тебе почти позабыл. Если бы ты была простолюдинкой, все было бы гораздо проще. Простым девушкам не нужно приданое.

Лизабет сникла.

— Тебя никто не выгонит отсюда. Твои родные не против того, чтобы ты стала монахиней. Думаю, это хорошее решение.

— Я мечтала о другой судьбе, матушка, хотела уехать отсюда и жить своей жизнью.

— Луноликая Олди, как и на что ты собираешься жить? Сесть на шею родственникам? Неровен час, они выбросят тебя на улицу, — назидательно произнесла монахиня. — Подумай об этом. Мы тебя не торопим, но и ты не тяни с решением. А ещё, я даю тебе поручение, после завтрака отнести нашей новенькой в лекарский корпус еду.

— Хорошо, матушка, — Бетти чуть присела и склонила голову.

Корнелия снова разгрызла сухарик и, довольная собой, степенно пошла проведать девушек третьего этажа.

Наступило время утренней молитвы. На вытянутой конусом крыше храма Луноликой Олди сверкнул кристалл, а охрана отворила северные ворота, которые примыкали к нему, пропуская прихожан. Четыре тонкие башенки казалось доставали до облаков. И между ними как раз виднелось всходившее солнце. Утром солнце Тизин-Листебока озарялось голубоватыми всполохами, на некоторое мгновение окрашивая в этот цвет белые стены монастыря.

По традиции первыми в храм входили жрицы, чтобы умыться и испить воды из лунной чаши, а возможно увидеть то, что не могли лицезреть обычные люди. Толпа монахинь и прихожан расступилась, пропуская несколько женщин в черных плащах с накинутыми на лица капюшонами. Их было всего четыре. Их лиц даже проживавшие в монастыре много лет монахини не помнили, хоть и жили с ними почти по соседству. Некоторые люди совершали не малый путь, чтобы спросить совета хотя бы у одной из этих одаренных богиней женщин.

Лизабет как и остальные стрепетом смотрела на этих избранных женщин. У них были силы и знания, не доступные другим смертным.

Воспитанницы пансиона Арк-Горанта занимали в храме специально огороженное для них место, пели молитвы и совершали почтительные поклоны божеству.

Лизабет совершала молитвы, но думала совсем о ином. Нет она определенно не хотела посвятить свою жизнь монастырю. Прожить за этими стенами до окончания века не зная ничего, кроме молитв и служения. Разве об это она мечтала, делая кружева или любуясь вечерами в окно на луну.

После утрени и завтрака, Бетти взяла тарелку клюквенного пудинга и кусок пирога для той девушки, что прибыла в монастырь утром и теперь находилась в лекарском корпусе.

Когда Бетти вошла в корпус, то случайно оказалась свидетельницей разговора между евнухом Жердомом и лекарем Мортиусом. Они совершенно не смутились её присутствия, стояли боком к входной двери и живо обсуждали новенькую.

— Тяжелый и редкий случай помешательства, — говорил евнуху Мортиус, его сморщенное, как печеное яблоко худое лицо подрагивало. — Возможно, это наследственное. Не хотелось бы применять сильнодействующие препараты.