Адская бездна. Бог располагает
Шрифт:
– Это правда? Вы действительно так думаете? – вскричал Самуил вне себя от радости.
– Да, – отвечала Фредерика. – Мой долг повиноваться вам и делать все, что от меня зависит, чтобы вы были счастливы.
Самуил того только и хотел, чтобы каким-то образом утвердить свою власть над этой жизнью, этой душой. Потом он довершит остальное, уж он сумеет мало-помалу превратить это послушание в любовь. Поэтому покорность Фредерики привела его почти в такой же восторг, как если бы то было любовное признание.
Тем не менее он прибавил:
– Вы
– О! – перебила его Фредерика. – Меня беспокоит вовсе не оно…
– …стало быть, вас беспокоит муж, – мягко договорил за нее Самуил. – Но вы увидите, дорогое мое дитя, – с усилием продолжал он, – вашу жизнь, такую простую и невинную, без большого труда можно будет сделать значительнее и глубже. Вы не бывали в свете, не видели никого… Хотя, впрочем, нет, вы минут пятнадцать видели этого молодого человека. Фредерика, неужели я настолько несчастлив, что несколько слов, которые он успел вам сказать за эти четверть часа, на весах вашей души перевесили все, что я для вас делал целых семнадцать лет?
– О, разумеется, нет, – проговорила Фредерика, потупившись, и сердце ее дрогнуло.
– Нет? О, благодарю! – вскричал Самуил, ловя ее на слове. – Я не хочу ничего вам говорить сегодня, ни о чем больше просить. Я открыл перед вами свое сердце, вы были добры и великодушны: это много, это больше, чем я мог надеяться. Теперь, когда я поведал вам о своей мечте и вы не отвергли ее, я доволен. Пусть теперь события идут своим чередом, а вы уж предоставьте мне их направлять.
Он поднялся, взял ее за руку.
– Теперь, – сказал он, – мой черед быть признательным и доказывать вам это. Мне кажется, для того, кто счастлив, нет ничего невозможного. А я счастлив, Фредерика, и это благодаря вам. Спасибо, спасибо еще раз. До скорой встречи.
Он поцеловал ей руку и стремительно вышел.
Никогда, какие бы крупные дела он ни предпринимал, Самуилу не случалось испытывать подобного торжества. Сравнивая результат своего разговора с Фредерикой с тем, чего он опасался после получения письма Лотарио, он представлял себе, что самое трудное позади, и смотрел на это как на вопрос уже решенный. Он сбежал вниз по лестнице легким шагом и с легким сердцем.
Он зашел в столовую и взял свою шляпу.
Там он застал г-жу Трихтер: она вязала.
– Любезнейшая госпожа Трихтер, – сказал он, – я отлучусь минут на десять, самое большее на пятнадцать. Может случиться, что меня будет спрашивать один человек, если только я не встречу его по дороге. Попросите, чтобы он соблаговолил меня дождаться, и скажите, что я задержу его не более чем на несколько минут.
Ему было необходимо пройтись, улыбаясь солнечным лучам, вдохнуть полной грудью вольный воздух!
А вот у Фредерики сердце
Господин Самуил Гельб – и вдруг ее муж! Никогда подобная мысль не приходила ей в голову. В новом мучительном положении, в которое она только что попала из-за этого злосчастного разговора, было нечто не только губительное для ее надежд, но и оскорбляющее ее целомудрие.
А г-н Лотарио? Выходит, он обманул ее? Что же означали его усердные посещения храма и эти несколько слов, которые он прислал ей сегодня утром? Он обманывал ее, но с какой целью? Возможно ли, чтобы он лгал так беспричинно, а ведь должен был понимать, что одного слова г-на Самуила Гельба будет довольно, чтобы разоблачить перед ней его ложь?
Чего бы она только не дала, чтобы взглянуть на письмо, которое он прислал г-ну Самуилу Гельбу! Тот сказал, что оставил его у себя в кабинете, на столе. Он только что ушел, она видела, как он проходил через сад, и слышала, как за ним захлопнулась калитка, ведущая на улицу. Обычно, если он уходит, это уж на весь день.
Она встала словно бы ведомая инстинктом.
«Нет, – укорила она себя, – это было бы нехорошо».
Она колебалась.
«Но, – подумалось ей затем, – ведь мой друг сам сказал мне, будто жалеет, что не захватил с собой письмо господина Лотарио, а то бы он мне его показал».
Еще мгновение она боролась с собой, потом решилась.
«Это ведь именно в интересах моего друга, – сказала она себе. – Если я и хочу прочесть письмо, то лишь затем, чтобы окончательно убедиться, что господин Лотарио злоупотребил моим доверием, и больше уж никогда о нем не думать».
В лихорадочном возбуждении она выбежала из своей комнаты и, переступив порог, вошла в покои Самуила.
Бросившись к столу, она принялась рыться в бумагах.
Но письма не было.
«Он мне сказал: “в моем кабинете”, – подумала она, – а наверное, хотел сказать “в моей лаборатории”».
Девушка проскользнула в лабораторию, отделенную от кабинета лишь одной портьерой.
Однако и там она ничего не обнаружила.
Она искала, задыхаясь от волнения, потеряв голову, обо всем позабыв. Но письма не было и в лаборатории.
Внезапно шум шагов заставил ее вздрогнуть и опомниться. В кабинет кто-то вошел.
Она услышала, как голос Самуила произнес:
– Возьмите на себя труд присесть, сударь.
Послышалось, как передвигались стулья, потом Самуил заговорил снова:
– Чему я обязан, сударь, честью видеть вас у себя?
Фредерика почувствовала, что леденеет от ужаса.
Из лаборатории не было иного выхода, кроме как через кабинет. Что скажет г-н Самуил Гельб, если застанет ее здесь, и как ей найти оправдание своему любопытству?
К счастью, портьера скрывала ее от его глаз.
Она затаила дыхание и забилась в уголок, бледная от испуга.
XIX
Сквозь портьеру
– Чему я обязан, сударь, честью видеть вас у себя? – спросил Самуил.