Адская бездна. Бог располагает

Дюма-отец Александр

– Какое?

– Один из членов Высшего Совета два месяца назад прибыл в Париж. Возможно, что он все еще здесь, хотя вот уже несколько недель как не удостаивает наши парижские собрания чести своего посещения. Я могу, пользуясь условленными средствами связи, известить его, что дело чрезвычайной важности требует его присутствия среди нас, и тогда смогу передать ему ваше предложение.

– От всего сердца благодарю; большего я и просить бы не мог.

Но он-то, Самуил, хотел большего. В создавшемся положении он видел удобный случай,

чтобы перейти к решительным действиям и завоевать большее влияние, а он был не из тех, кто упускает подобные возможности.

– Услуга за услугу, – сказал он. – Я вас сведу с вождями Тугендбунда, а вы взамен сведите меня с вождями оппозиции. Все это люди выдающиеся, честь нашего дела, слава французской мысли. Я уже давно горю желанием узнать их поближе, общаться с ними. А вам было бы легко меня с ними познакомить.

– Хорошо! Но берегитесь, – с грустью покачал головой посланец, – приблизившись к своим кумирам, вы рискуете лишиться многих иллюзий. Приобщив вас к их проискам и интригам, я вас обреку на немалые печали. Ну да как угодно, это ваше дело. Что до меня, то я жду от вас слишком значительной услуги, чтобы в чем-либо вам отказать. То, чего вы желаете, будет исполнено.

– Спасибо.

– А теперь поговорим о другой причине моего визита. И это тоже будет разговор о вас и ваших интересах, как вы сами не замедлите убедиться. Мы вам полностью доверяем, вы для нас свой человек вот уж более пятнадцати лет, а ваша близость к Тугендбунду еще более укрепила наши симпатии к вам. Но если вы неспособны обмануть нас, то сами обмануться вы все же могли.

– К делу! – обронил Самуил.

– Я к нему уже подошел. Вы уверены, что хорошо знаете Жюля Гермелена, которого ввели в наше общество?

– Разумеется.

– Он представился вам как коммивояжер; он с жаром рассуждал с вами о свободе; он выражал пылкое желание сделать что-нибудь во имя независимости отечества; кроме того, он предъявил вам великолепные рекомендации и свидетельства самых безупречных поручителей, подтверждавших его порядочность и надежность?

– Совершенно верно.

– Так вот: настоящее имя этого Жюля Гермелена – Юлиус фон Гермелинфельд, граф фон Эбербах; этот коммивояжер не кто иной, как прусский посол!

Это утверждение, высказанное с такой определенностью, при всем хладнокровии Самуила заставило его побледнеть.

Впрочем, эту бледность можно было объяснить крайним изумлением.

– Нет, – вскричал он, – это невозможно!

– Это неоспоримо, – возразил посланец. – Я сам узнал его вчера, так как нам раза два-три случалось встречаться на званых вечерах в дипломатическом кругу.

– Вас могло ввести в заблуждение случайное сходство, – холодно заметил Самуил, уже успевший справиться со своим смятением.

– Говорю же вам: я вполне уверен в своей правоте. Впрочем, господин фон Эбербах даже не берет на себя труда изменить свой голос и обычную манеру держаться. Он, должно быть, уж слишком дерзок или чересчур устал от жизни,

чтобы так играть с опасностью. Да ведь вы и сами, господин Гельб, поначалу выражали некоторые подозрения на его счет. Было проведено расследование, мы навели справки в тех местах, которые вы же нам указали. Сначала результаты были благоприятны для нашего нового собрата, но затем случай, суть которого я не могу в полной мере вам раскрыть, навел меня на след личности графа фон Эбербаха, и в то же время я вдруг обнаружил ваши связи с Тугендбундом. Еще раз вам повторяю: у меня имеются доказательства как того, так и другого.

– И что же вы намерены делать? – спросил Самуил.

– Наши законы установлены раз и навсегда: любое предательство карается смертью.

Фредерика содрогнулась. Графу фон Эбербаху, другу г-на Самуила Гельба, второму отцу Лотарио грозит кинжал! На ее висках заблестели капельки холодного пота, ноги подкосились, и ей пришлось прислониться к перегородке, чтобы не упасть.

Самуил же ощутил всего лишь легкую дрожь, с которой мгновенно справился.

– Однако, – произнес он, – даже если предположить, что Жюль Гермелен на самом деле, как считаете вы, граф фон Эбербах, из чего вы заключаете, что граф фон Эбербах намерен нас выдать?

– По крайней мере это вполне вероятно, учитывая то положение, которое он занимает. Впрочем, мы это выясним. И тогда…

– Что «тогда»?

– Сударь, я в обществе карбонариев не являюсь ни судьей, ни исполнителем приговоров. Я даже сожалею о том, что мы прибегаем к насилию, и не одобряю его. Но власть не в моих руках. Мой долг сообщить обо всем, что мне известно, тем лицам, которые будут решать судьбу графа фон Эбербаха. И какое бы высокое положение он ни занимал, он заблуждается, если думает, что карбонариям до него не добраться.

– Сударь, – чуть ли не взмолился Самуил, – коль скоро вы отрицаете любое насилие, кто заставляет вас разоблачать этого человека? Я своей головой отвечаю за то, что никакой опасности он не представляет. Пусть даже это прусский посол, почему бы ему при всем том не быть искренним приверженцем нашего дела? Я слышал, что в юные годы граф фон Эбербах состоял в Тугендбунде, и почем вам знать, не состоит ли он там до сих пор?

– Это вам известно? Вы уверены? – спросил его собеседник.

– Ну, утверждать этого я не могу, – протянул Самуил, испугавшись, не слишком ли он далеко зашел.

– В таком случае берегитесь, не вставайте так пылко на защиту собрата, чье дело столь сомнительно. Мы все вас считали полностью непричастным к этому обману. Было решено предупредить вас о нем, так как мы предполагали, что посол Пруссии ввел вас в заблуждение и следит за вами как за членом Тугендбунда. Но если вы говорите, что не были обмануты и знали, кто такой на самом деле Жюль Гермелен, тогда подозрение падает уже не только на него, но и на вас.

Самуил понял, что, настаивая, он рискует скомпрометировать себя.