Адский поезд для Красного Ангела
Шрифт:
— …миссар……миссар…
И наконец, когда я свернул в перпендикулярный отросток, звуки усилились:
— Комиссар! Комиссар! Боже мой! Торопитесь!
Теперь я бежал пригнувшись, потому что своды становились все ниже. Впереди, в десятке метров от меня, темноту пронзил луч света. Но прежде мне надо было пролезть через такую узкую щель, что пришлось присесть.
Неожиданно мне в ноздри ударил резкий запах горелого мяса. Сиберски освещал лежащее на боку обнаженное тело с прижатыми к груди коленями и повернутым в глубину ниши лицом, так что, подходя, я не мог его разглядеть. Волосы были старательно
Сиберски направил фонарь на меня, потом отвернулся, потому что луч моего прожектора светил ему прямо в глаза. Я положил прибор на землю и медленно подошел к свернувшемуся калачиком телу. От тяжелого запаха меня согнуло пополам, я едва успел отскочить в угол, меня вывернуло наизнанку.
«— Расскажите, почему вы выбрали эту профессию?
— Это довольно глупо. Мне было тринадцать лет. Как-то утром я пошла покормить уток на берег озера Скейл, во Флориде. Гулять там в это время года, в разгар охотничьего сезона, мне запрещали, но мне было плевать. Несчастные птицы брали хлеб прямо у меня из рук. Они были голодны. Раздался выстрел, и они улетели. Некоторые утки отстали. Я видела, как их убивают прямо в небе, одну за другой. Я присутствовала при череде убийств… Сердце у меня разрывалось на части, и я сказала себе, что не могу оставить такие убийства безнаказанными, что необходимо что-то сделать, чтобы остановить бойню… Именно это потом и послужило мне ориентиром при выборе профессии… Забавно, да?»
Мутная серозная розоватая жидкость, напоминающая серые марокканские вина, сочилась из обгорелых грудей Элизабет Вильямс. На животе отсутствовали целые пласты плоти, вероятно срезанные каким-то острым инструментом, и кровь запеклась твердыми сгустками, прилипшими к обрывкам кожи.
«— И вы никогда не думали выйти замуж?
— Нет. Мужчины не понимают, чем я занимаюсь. Мне никогда не удавалось ужиться с теми, с кем я встречалась. Они делали меня несчастной. Мне больше нравилось женское общество. Да, Франк, я лесбиянка! Впрочем, я думаю, вы это подозревали. Я не ошиблась?»
Половые органы тоже обгорели. Во влагалище была вставлена, а потом подожжена при помощи пучка ваты и зажигалки маленькая спринцовка с бензином…
«Знаете, чего бы мне больше всего хотелось, комиссар? Вернуться на берег того озера, снова видеть плавающих передо мной уток и кормить их хлебными крошками. Однажды я вернусь туда, я себе поклялась…»
Сиберски направил фонарь вправо от входа:
— Он использовал… эту зажигалку и этот флакон аэрозоля, чтобы сжечь ей груди… И… вот что он написал… — Сиберски ткнул фонарем в потолок.
Я прочел написанные мелом слова:
«Привет, Франк!»
Я вытер губы платком и достал из кармана мобильник. Но связи не было, так что он оказался непригодным. Я бросился к сужению галереи, на ходу вырвав клок из своей куртки, пробежал по кишке, потом по следующей, направо и еще направо, до тех пор, пока мне в лицо не брызнул дневной свет.
Дрожащими пальцами, с бунтующим желудком, я набрал номер Серпетти. Он заговорил прежде, чем я успел раскрыть рот:
— Привет, дружок! Ну что, понравился тебе мой подарочек?
— Сукин сын! Верни мне жену!
— Ты знаешь, она тут, недалеко от меня. Но я немного беспокоюсь, потому что в последние дни у нее заметно
— Прекрати, Тома! Умоляю тебя, прекрати бойню!
— Он не должен родиться! Не сейчас! Твоя жена должна дойти до конца! Я тут кое-что собрал. Необходимо навести порядок. Потом дело пойдет лучше, гораздо лучше… На самом деле, не то чтобы ты меня слишком беспокоил, но, видишь ли, у меня полно дел… Как всегда… Кстати, следует заняться Королевой Романса, полагаю, я не скоро ее увижу…
Он отключился.
— Не-е-е-ет! Не отключайся! Не-е-ет!
Я снова набрал его номер. Никакого ответа. Я упал коленями в грязь, обеими руками во влажную землю внутреннего двора. Ко входу все прибывали автомобили с проблесковыми маячками.
Я резко вскочил и бросился в дом, где уже начался обыск. Перепрыгивая через ступеньки, я взлетел наверх. В кабинете, где все так же гудели компьютеры, на стене по-прежнему висел постер… Болота близ Тертр-Блан… И в глубине — шале…
Только что прибывший Кромбе окликнул меня, когда я уже собирался уезжать:
— Комиссар, вы куда?
— Дорогу! Я должен кое-что проверить!
Захлопнув дверцу прямо у него перед носом, я рванул с места, взвизгнули шины.
От нервного напряжения мои мышцы превратились в стальные перекладины. Резкая боль грызла плечо, ныли усталые суставы. Но я должен был убить его. Я должен был убить его собственными руками, и чтобы никто не мешал мне. Я должен был видеть его глаза, когда пуля вопьется в его плоть. «Держись, Сюзанна, держись, умоляю тебя!»
Часть моих мыслей унеслась к Элизабет Вильямс, к чудовищной смерти, которую уготовил ей Серпетти. Я должен был бы подумать об этом! Я должен был бы предвидеть, что этим кончится! Боже мой! Сколько людей умерло по моей вине! А скольких из них я спас из лап Серпетти, Человека без лица, такого знакомого лица, что мне не удавалось его разглядеть? Ни одного…
Я спешил, чтобы встретиться с Красным Ангелом в последнем бою, в поединке, которого ждал эти полгода. Я мчался к сверкающему под заходящим солнцем куполу, спешил туда, где ждала меня моя судьба…
Глава семнадцатая
Запах стоячей воды проник в меня и наконец материализовался, словно его выделяла сама субстанция моих снов. Топкая дорога, вспарывающая болота на протяжении многих километров, стальными челюстями вцепилась в колеса моего автомобиля. Я нажал на акселератор. Машина буксовала. Дальше пришлось двигаться пешком.
Последние комары в преддверии зимних холодов плясали над мутной поверхностью, иногда задевая ее и поднимая миниатюрную волну грязи, а потом прятались среди вытянутых стеблей камыша. Чем дальше я продвигался, тем более вязким становилось болото. Мрачный пейзаж вокруг меня уже не имел ничего общего с постером Серпетти, и я тщетно искал остров, островок или кочку, где могло бы разместиться шале. Косые лучи солнца играли на редких участках, где воде удавалось пробиться сквозь густые заросли кувшинок. Мне казалось, что я могу идти прямо по болоту, настолько щедрой была растительность. Стена гигантских, выше двух метров, и торчащих, как копья воинов, стеблей тростника мешала разглядеть что-нибудь, кроме этого зеленого узилища, в котором я двигался.