Адвокат инкогнито
Шрифт:
– Но вы же не секретарь, а Соболев – не ваш начальник, – напомнила Елизавета, ошеломленная силой натиска Кисловой.
– Да, у нас не столь классический вариант, – зло заметила та. – У нас учебное заведение, университет, где Аркадий Александрович – светило науки, а я – лишь серая лабораторная мышка. Кто-нибудь будет спрашивать у мыши, хочется ли ей терпеть над собой эксперименты пытливых студентов? Кто-нибудь поинтересуется у лаборантки, есть ли ей чем заняться после работы, кроме как обслуживать банкет подвыпивших профессоров? Мыть тарелки и рюмки, вытирать за тем, кого стошнило, да еще быть при этом улыбчивой и веселой. Не сердиться, если кое-кому захочется ее приобнять или запустить ей руки за
– Вы ненавидите Аркадия Александровича не за то, что он сделал с вами, – сказала вдруг Дубровская. – Изнасилование – просто предлог. В его лице вы мстите всем, кто вами пренебрегал, кто не ценил вас, не видел в вас себе ровню. Такие истории, как ваша, происходят сплошь и рядом. Мужчина под влиянием спиртного не рассчитывает свои силы, оказывается более напористым, чем принято, и происходит то, что должно произойти. Женщины оставляют это, как правило, без ответа, не желая предавать дело огласке, а некоторые вообще не видят в случившемся ничего особенного. «Вчера изнасиловали, сегодня изнасиловали, завтра опять пойду», – посмеиваются они, вспоминая о происшествии, как о любовном приключении. Мужчина не всегда способен остановиться вовремя. Не всегда отличает категоричный отказ от обычного кокетства. Иногда ведет себя грубо, зная, что многие дамы отождествляют грубость и мужественность. Но, Софья Валерьевна, не всегда такие случаи заканчиваются обвинением в изнасиловании и зоной, и это, должно быть, разумно. Вы ведь уже достаточно наказали Соболева, имейте великодушие и остановитесь!
– Соболев получит по заслугам, – как будто выплюнула Кислова. – Думаете, почему я назвала вам такую сумму – миллион долларов? Почему не стала торговаться с вами? Вы и не поняли… Я просто не хочу договариваться. Мне не нужны деньги Соболева. Можете так ему и передать.
Дубровская поняла, что продолжать разговор бессмысленно. Кислова более чем определенно выразила свое отношение к предложению пойти на мировую. Адвокат развернулась для того, чтобы уйти. Уже возле двери ее догнал насмешливый голос потерпевшей:
– А за следователя не беспокойтесь, я ничего ему не скажу. Этот разговор доставил мне истинное наслаждение.
Жаль, что Дубровская не могла ответить Кисловой тем же…
Соболев казался разочарованным.
– Она ответила отказом? Но, ради всего святого, почему?
– Она твердо решила вас наказать.
– Как это обнадеживает! Да еще накануне процесса, – зло заметил он. – Но она хоть поняла, что вы вели речь о деньгах?
– Вполне. Запросила миллион долларов.
– Она что, не в своем уме? Откуда она вообще взяла такую сумму?
– Должно быть, из американского фильма…
Откровенно говоря, Дубровскую раздражал тон, каким говорил с ней господин Соболев. Елизавета еще помнила тот день, когда встретила его в изоляторе временного содержания, где он, склонившись над бумагой, как примерный школьник, писал свое чистосердечное признание. Видела, как благодарно он воспринял тогда ее совет не поддаваться на спекуляции следователя и не оговаривать себя понапрасну. Теперь же в его голосе появились нетерпимость и высокомерная холодность. Господин профессор был недоволен тем, как идут переговоры с женщиной, которую он использовал по пьянке. Должно быть, забыл, что совсем недавно готов был принять на себя все что угодно, только бы не есть на ужин тюремную баланду.
– Вы, видимо, преподнесли ей наше предложение как-то не так, – заговорил он обиженно, как маленький ребенок, получивший на день рождения вместо живого щенка мягкую игрушку. – Так я и думал, что
Непостижимым образом, но с Аркадием Александровичем определенно происходила какая-то метаморфоза. Из воспитанного, интеллигентного человека, каким он казался Дубровской в самом начале, вдруг полезли слова и выражения явно не профессорского лексикона. Некоторые анатомические названия женских и мужских половых органов еще совсем недавно приводили его в состояние ступора, а от описания самого процесса слияния полов он краснел, как школьник младших классов. Теперь же он понемногу освоился и уже не гнушался тем, чтобы использовать в своей речи крепкое словцо. Потерпевшую называл не иначе как «стерва» и «зараза», а один раз вообще обозвал буйнопомешанной телкой, чем несказанно удивил адвоката. Похоже, процесс будил какие-то неизведанные, темные стороны его натуры, о которых мужчина и сам не подозревал.
– Придется мне встретиться с ней самому, – заявил Соболев. – Думаю, только тогда выйдет толк. Может, она ждет, чтобы предложение о деньгах поступило не от вас, а от меня? Женщины любят, чтобы перед ними заискивали, унижались. Ну, что же, с меня не убудет. Поговорю с ней, принесу, если нужно, свои извинения, а в качестве завершающего штриха предложу ей денег. Конечно, не миллион долларов. И даже не миллион рублей. Если бы я даже располагал такими деньгами, все равно платить бы не стал.
– Аркадий Александрович, вы ничего не добьетесь, – возразила Дубровская. – Кислова одержима мыслью наказать вас. Вы только потеряете время.
– Боюсь, что судья скоро предоставит мне столько времени, что у меня не хватит воображения, куда его девать, – сердито заметил Соболев. – Я собираюсь использовать все возможности. И если мне хочется поговорить с потерпевшей, не сомневайтесь, я так и поступлю, вне зависимости, дадите вы мне на встречу с ней свое благословление или нет. Я – взрослый человек и привык сам принимать решения.
– Но сейчас в вас говорит не разум, а чувства! Вы с какой-то стати решили, что все вопросы можно урегулировать деньгами. Откуда у вас этот цинизм, Аркадий Александрович? Не все на свете можно купить и продать!
– Ох, боже мой! Не говорите прописных истин. Может, с кем-то они и работают, но не с той шустрой бабенкой. Я вижу ее насквозь! Таким, как она, не нужны красивые слова о совести и чести, они предпочитают то, за что можно подержаться руками. Повторяю, вы просто не нашли нужных аргументов. Миллион долларов… С ума сойти! Да за то, что я осчастливил своим вниманием какую-то лаборанточку, она мне спасибо должна сказать. У нее, между прочим, даже мужа нет, ей ребенка не от кого было зачать!
– Аркадий Александрович, я вас не узнаю. Что на вас нашло?
Должно быть, на лице Дубровской и в самом деле отразилось такое искреннее недоумение, что Соболев вдруг осекся. Он как-то странно посмотрел на своего адвоката, а потом устало махнул рукой.
– Я сам себя не узнаю в последнее время. Должно быть, все из-за нервов. Просто стресс. Мне хочется винить кого угодно, только не себя. Надо же, какова плата за одну ночь, а? Да не морщитесь вы, я уже не о деньгах… Боюсь, когда все закончится, я элементарно стану импотентом. Не смогу смотреть на женщин как на объект любви, а буду видеть в них скорее источник больших неприятностей. Не смогу общаться с ними, произносить комплименты, я уж не говорю о большем, а буду думать, что каждая из них желает подловить меня в момент, когда я слаб и беззащитен, а потом заставить платить: деньгами, свободой, своей репутацией, наконец. Хотя о чем я, какая репутация? Боюсь, это слово станет для меня пустым звуком, когда треклятый процесс закончится.