Афганский рубеж 4
Шрифт:
— Фамилия моего ведомого Ломов. К сожалению, мой подчинённый совершил ошибку. А на войне она может привести к плачевному исходу. Однако, им был уничтожен автомобиль с большим количеством вооружения. Получив повреждение, старший лейтенант смог посадить вертолёт без последствий. Что касается нарушения приказа, то мной уже были проведены мероприятия с товарищем Ломовым. Он был отстранён от полётов и уже готовится повторно войти в строй.
Генерал кивнул, а вот штурман остался недоволен этим фактом. Не получается у него закопать
Углов встал с места и подошёл к заместителю командующего. Он что-то начал ему шептать. Из сказанного я разобрал несколько слов.
— У нас было указание по товарищу Клюковкину.
— Было, — громко ответил генерал.
— Нарушил, пускай отвечает.
— Ответит.
Тут Углов понял, что его шептания ни к чему не привели.
— Товарищ генерал, вы же понимаете…
— Понимаю. Всё понимаю. А ещё вам напоминаю, что тут решение принимаю я, — посмотрел заместитель командующего на полковника.
— Так точно, — смирился Углов и сел на место.
Генерал встал из-за стола, взял в руки стопку документов и пошёл по направлению ко мне. Он вновь надел очки, перебирая в руках листы.
— Рапорт полковника Веленова. А этот командира бригады спецназа, который написал на моё имя бумагу. За ним начальник оперативной группы ГРУ в Кабуле и заместитель начальника оперативного отдела. Я уж не говорю о том, какие у вас заслуги в прошлом. Что мне с этим делать? — потряс передо мной бумагами заместитель командующего.
— Примите решение, товарищ генерал, — ответил я.
— Вот что, голубчик. На что вас представлял генерал Целевой?
— Орден Красного Знамени, — быстро сказал я.
— Пока забудьте о нём. За низкий контроль над личным составом вас накажет командир полка. Эскадрилью Клюковкина мы снимаем с ночных операций «Завесы». Определите сами, Юрий Борисович, кто из экипажей будет выполнять их задачи.
— Есть. А чем же тогда нагрузить 6-ю эскадрилью? — спросил Веленов.
— Пускай работают в интересах отряда спецназа. Перевозки, эвакуация, прикрытие. Этого будет достаточно. Вы свободны, майор, — произнёс генерал и пошёл за стол.
Я выпрямился, надел фуражку и приложил правую руку к виску.
— Можете идти, товарищ майор, — сказал генерал, но у меня был ещё один вопрос.
— Товарищ генерал, разрешите вопрос.
— Не нужно. Ты допущен к полётам. Как командира, я тебя понимаю. Самое трудное — ждать. Ждать возвращения своих ребят с задания. Гораздо проще, когда сам сидишь в кабине, сам принимаешь решение и сам «разруливаешь» возникшую ситуацию.
— Понял, спасибо.
На этом моё пребывание в кабинете завершилось. Обратный путь из Кандагара в Шахджой я провёл в горизонтальном положении на лавке грузовой кабины Ми-8. Лёня Чкалов пилотировал аккуратно, так что я смог немного поспать. Особой радости после разговора с замом командующего у меня не осталось. Вроде и получил наказание, а вроде и отделался лёгким испугом.
После
Да и пора уже привыкнуть, что в Советском Союзе этот праздник назывался День Советской армии и Военно-морского флота.
— Итак, ваши предложения по проведению праздника, — спросил я у заместителей в кабинете.
— Построение личного состава, награждение орденами и медалями. У нас много, кому пришли награды, — объявил начальник штаба Пяткин.
— Награды — хорошо. Что ещё?
— Я бы провёл лекцию по истории возникновения этого праздника. Далеко не все знают, как он появился. Я уже и отчётный материал подготовил, — предложил Ломов.
— Сомневаюсь, что есть те, кто не знает, — ответил замполиту Моряк. — Давайте просто отдохнём? Никаких лекций и других видов собраний.
Покачав головой, я повернулся к окну. Увидев знакомый силуэт с двумя пластиковыми канистрами, встал с места и открыл створку.
— Гавриков, ядрёна кочерыжка! Сюда иди, — подозвал я младшего сержанта.
Ну он и нашёл где ходить со спиртом.
— Товарищ командир! Век воли не видать, на стоянку иду. «Липу» буду протирать, — начал объясняться Гавриков.
— Ты её вчера протирал, — крикнул из кабинета капитан Моряк.
— Честное слово, товарищ командир. Вот сегодня точно буду протирать. Я уже три недели не пью, — доложился Гавриков.
— Подряд? — спросил я.
— Нет, но один раз не считается. Позавчера медаль обмывали…
— Гавриков, ты надоел. Ты можешь хотя бы три дня не пить?
Парень поставил канистры и почесал затылок.
— Ну… могу. А зачем?
— Во-первых, здоровее будешь. А во-вторых, я бы тебе хоть на какую-нибудь награду написал. Все получают, а ты вечно в пролёте.
Гавриков подумал и ответил.
— Из-за этого не пить? Сложный выбор.
— Я тебе сейчас устрою «выбор»! Исчезни, пока я добрый. И канистры в столовую занеси. Найдём им применение там.
— Есть, — расстроено сказал Гавриков и развернулся по направлению к столовой.
Я прикрыл окно и вернулся за стол. Тут же пришла идея, как ещё немного взбодрить личный состава. Взяв телефонную трубку, я связался с Липкиным.
— Саныч, никаких завтра задач. Все отмечаем праздник. К нам зайдёшь на рюмку чая?
— Постараюсь. Ты мне вот что скажи. Говорят, вы в футбол играть не умеете от слова «совсем». Опровергнешь эту мысль?
— Это кто тебе сказал? Десантники, никак иначе! Это они потому говорят, что вечно нам проигрывают, — начал возмущаться Пётр Петрович.
Через минуту мы уже договорились о проведении футбольного матча. Насчёт главного приза мыслей общих не было. Оставили этот разговор на завтрашний день.