Афганский рубеж
Шрифт:
– Ты чего тут? – окликнул меня знакомый голос.
Я повернулся и увидел перед собой Димона. Переодеться он ещё не успел. Зато в магазин сходил. Правда в руках у него какая-то странная сумка. Точнее, матерчатая торба с цветочками.
В Союзе, насколько мне известно, считалось писком моды ходить с пакетом «Мальборо». Вряд ли в Соколовке такое предвидится в ближайшие пару лет.
– Достопримечательности изучаю. Димон, будь другом…
– Я тебе командир звена! – вновь включил начальника Батыров, брызжа слюной.
– Хорошо. По-братски,
– Да ну тебя! Чай не девка, чтобы тебя провожать, – возмутился Батыров.
Он продолжал меня напрягать и говорить, как я оборзел. Надо призвать его «командирскую совесть» к ответу.
– Слушай, если мне будет плохо, то отправят в местный госпиталь.
– Прекрасно! За 60 километров отсюда, – подмигнул Батыров.
Блин, он ещё и шутить может!
– Неважно – 60 или 200 километров. Я же в рапорте напишу, что встретил командира звена, обратился к нему за помощью, но он торопился со своей сумочкой домой…
– Прекрати! Ладно, пошли. А то и, правда, тут упадёшь.
Продолжая скрипеть по снегу, мы вышли на одну из трёх основных улиц Соколовки. Батыров продолжал ворчливо поносить меня и вежливо здороваться с проходящими женщинами и военными. Я от него не отставал, хотя никого из людей не знал.
В городке обнаружил и Военторг, на крыльце которого «охлаждалась» приятного вида пышечка, закутавшись в меховую куртку с эмблемой Военно-воздушных сил на левом рукаве.
Думал, такие позже появятся.
– Сашка, сказали, что ты насмерть убился. Живой! Дай я тебя расцелую, – весело крикнула мне с крыльца женщина.
Невероятно! Сама простота!
– Не торопитесь, Галина Петровна, – на автомате выдал я.
– Со мной тоже всё хорошо Галина Петровна, – сказал Димон.
– А ты Батыров, когда долг принесёшь? – стала возмущаться работница Военторга.
– Петровна, сейчас пока не могу, – разволновался Димон.
– Вот ты засранец! А ещё повысили его. С магазина вон тащит сколько…
Так и поносили Батырова. Обещали небесные кары и праведный гнев начальника тыла полка. Шагу мы прибавили.
– Вот как так?! Я десятку торчу, а ты просто так через неё апельсины получаешь. Чем я хуже?
И правда! Есть, видимо, в Клюковкине природное обаяние, которым он пользовался.
– Просто я красивый, мужественный, умный. Я люблю женщин, а они любят меня, – спокойно отвечаю, когда мы подходим к одному из подъездов трёхэтажного дома.
Тут память снова сработала. У Клюковкина квартира на втором этаже. Я пошарил в карманах и нашёл ключи.
– Чего стоишь? Пойдём, – сказал Батыров, направляясь в подъезд.
– Да тут я уже сам. Спасибо, Димон.
– Издеваешься?! Я вообще-то напротив тебя живу.
Ну точно, засранец! Живёт в одном доме и, даже, подъезде и проводить не хотел.
– Чего тогда ломался?
– Ещё я с тобой не ходил домой вместе, – фыркнул Батыров и пошёл, задрав к верху
Во фазан! Мне казалось, в Союзе как-то более тщательно подходили к назначению командиров. Как Батыров смог пролезть, мне непонятно.
Поднялся по лестнице. Не сразу получилось открыть входную дверь. Как обычно, нужен определённый подход к открытию. Чуть потянуть дверь на себя, приподнять, провернуть один раз, и только потом всё откроется.
В квартире совсем всё печально. Мало того что холодно, так ещё и не убрано. Пыль на старинном комоде. Из дивана-книжки торчит пружина, порвавшая простыню. Стол на кухне стоит с поломанной ножкой, а плита совсем загажена. Что он выливал на неё непонятно.
Я подошёл к шкафу. Одежда сложена аккуратно, а на верхней полке голубая папка с надписью «Папка для бумаг». В ней были все документы Клюковкина.
Зелёная книжка – «Свидетельство о рождении». С некоторым волнением открыв её, обнаружил, что в графе отец стоит прочерк. В углу штамп о повторной выдаче. Мать записана, но тут же я нашёл и её «Справка о смерти». Умерла она через год после его рождения.
– И этот сирота, – сказал я.
Мне не привыкать. Мой детдом был для меня семьёй. Видимо, и у Клюковкина так же.
Диплом об окончании училища, аттестат и несколько фотографий из школы и лётной практики с однокашниками.
В шкафу я обнаружил очень даже неплохую одежду. Куртка «Аляска», джинсы, в двух коробках с красно-синей этикеткой стоят кроссовки и ботинки «Цебо». Чехословацкое изделие, как указано на коробке, дефицит в эти годы. Где только успел их Клюковкин достать.
Я снял с себя верхнюю одежду и остался в нательном белье. Стало очень даже зябко. Обнаруженный в комнате термометр показывал 19°.
Подошёл к накренённому зеркалу в прихожей. Смотрю и диву даюсь. Здоровый и взрослый парень, а довёл себя до такого ракового положения.
– И с такими успехами, ты, Клюковкин, в Афган попросился? Сдохнуть хотел? Романтика? – выговорился я, продолжая смотреть в серо-зелёные глаза моего нового тела.
Лётную книжку я видел. Отзывы о его работе слышал. Если уж нет другого выбора, то придётся пройти ещё одну войну. Без неба, чувства управления винтокрылой машиной, ощущения висения в самых неудобных положениях и осознания того, что ты можешь спасать людей, я себя не представляю.
– Значит, Афганистан. Горный, дикий край, который никому и никогда не покорился, – произнёс я, вновь глядя в глаза своему отражению. – Да будет так.
В дверь в этот момент постучали. Гостей я пока не готов принять. Но уж слишком настойчиво стучат.
– Сашенька, это Тося. Нам надо поговорить насчёт покупки платья и церемонии, – услышал я женский голос.
Уж не свадебная ли церемония?!
Глава 4
Мысли о предстоящей командировке вылетели из головы напрочь. С каждым последующим ударом в дверь мне всё меньше хотелось её открывать.