Африканский дневник
Шрифт:
Так трижды моргает на нас карфагенский маяк; и – смыкается око; мы видим лишь дальние светы снопа – где-то там, на волнах, когда око не смотрит.
И – снова моргает: и еще, и еще…
Средь цветов, в полосатых (и желтых, и красных) шелках Ася тихо поникла над чаем; Людовик Святой не дает ей покоя; а я, закрыв голову шарфом, я – вижу отчетливо древние образы; старый «Carthago» встает и я слышу:
– «Carthago delendaest»…
Нет не «delenda»: ничто не угаснет.
Вот брызнули лучики грелки; метнулась сень зайчиков в розовых розанах пола; задумчивость, радость и сказки и песня араба, унывно гортанная; издали; Африка нас поглощает, Европа свернулась комочком; приподымаются издали нам – Тимбукту, Диэннея, Канкан, павший город великого Самори; и предносится взору великая, африканская Франция.
«Двадцать две» Франции
Вы не знаете Франции: европейская Франция – малый кусочек, отросток гигантского тела, лежащего в Африке, – малый кусочек, закинутый как попало в Европу, отломанный кручами Гибралтара; и – брошенный: за Испанию. Знаю наверное я: никогда не пришло вам на ум точно вымерить Францию; вымерил я – отношенье ее европейских частей к африканским за вычетом Мадагаскара (размер мне его не отчетлив) равняется дроби 1/22.
Марокко, Алжир и Тунис открывают вам мало известную Францию; и – пространства косматых, разлапых лесов, уходящих к экватору, завершают ту Францию; невероятно раздутое тело желтеет раздутым своим животом – сахарийским бельмом; вся Сахара есть Франция; за Сахарою – Франция; эти Франции – кипень горластых, цветных, беспокойных народностей: толоко толков и морок цветов: – туареги, арабы; и – негры, и – негры, и – негры; становища негров с остатками черной культуры, великолепной, создавшей высокие памятники литературы, – становища негров, живущих в сплошной некультурице; разнообразие негритянских племен: дикари в ярких перьях; и дикари в перьях страусовых, покрытые шкурами; и достойные, смелые тимбуктукцы: все отродия цветокожих метежутся громкою жизнью, сочатся, клокочут в артериях организма страны, привлекая кровь нации из головы, европейской и знаемой Франции, – в ее черное африканское сердце; за Францию, – ту, которую знаем, – мне страшно; теперь еще время отлива (от головы национального организма к желудку) всех соков страны: надо ей беспрепятственно переварить то огромное тело, которое поглотила она – т. е. двадцать две Франции, чтобы стать после кровного усвоения Африки – 1/22– ою себя самое, я боюсь – будет час; кровь с огромною силой прильет к голове организма французской Европы, – кровь черная: миллионами негров, мулатов вдруг хлынет в Париж, Марсель, Гавр, Лион, – Африка, так, что жилы страны разорвутся, под мощным напором; и европейскую Францию быстро постигнет удар: почернеет ее голова; и в XXIII столетии будет Париж переполнен курчавыми толпами черных «чертей»: парижан!
Завоевание Францией Африки как-то мы все проглядели; об оккупации марокканских провинций мы только что прочитали в газетах [52] ; Марокко же – малый кусочек земли по сравненью с пространством тропической Франции; собственно говоря: центр ее не в главе, а – в ногах; голова – истончается (прекращенье рождений): худеет, худеет, худеет она; все-то пухнут и пухнут, чернея, французские ноги; такая распухлость – болезнь: элефантиазис (так кажется).
Бедная Франция!
52
Этот отрывок писался в 1912 году, в эпоху занятия Марокко.
Вот – Марокко, Алжир и Тунис; вот Нигерия, Сенегал и Гвинея; вот – грудь, а вот – ноги, меж ними – широкий живот: то – Сахара; знаете расстояние от руки до ноги современной «француженки»; от Алжира до… скажем, Луанго; я – вымерил: расстояние от Алжира до этого пункта равно расстоянию от Москвы и до Лондона; расстояние крайних точек ее поперечника (в талии) – от Сен-Луки до египетского Судана, опять-таки приблизительно, есть расстояние от Москвы и до Лондона; у миниатюрной «француженки», надо признаться – не очень-то тонкая талия; Франция быстро толстеет, она – негритянка; не гальский петух ее символ; и – не кадриль ее танец, скорей ее символ – жираф; ее танец – канкан; и не надо быть тонким провидцем, чтоб внятно понять: уже даже в XX столетии в тонкие звуки «рояльной» культуры Европы войдет глухо-дикий рыдающий звук барабана, там-тама; «ля-ля» превратится в звук: «бум». И забумкает звуком «бум-бума» пространства Европы.
О, бедная Франция!
Африканскую
Да, да, – во второй половине истекшего века тишайше свершалось завоевание знаемой Францией двадцати двух незнаемых Франций, пока пребывающих в подсознаньи французов, но обещающих всплыть очень скоро в «мулатских» произведениях ново-французской культуры, уже выявляющей вкус «Oriental» и «Arabe» – начиная с Гонкуров, Барбье д'Орвельи, Маллармэ и Рембо до Гогена, Клоделя и прочих пророков «мулата» в французе [53] . Завоевание Францией двадцати двух своих «Франций» есть, собственно говоря, завоеванье Нигерией, Дагомеей и Конго – старинной Европы; Европа – «юнеет»: Европа – «мулатится», собираясь «онегриться» [54] ; пока еще что только милые негритенки – апаши шалят себе в древнем Париже; и то ли еще мы увидим – в текущем столетии: вероятно, увидим мы скоро оазис Сахары – «юнеющей» Франции – в городских, крупных центрах: в Париже, в Марселе, в Лионе, в Бордо; вероятно, бэбэ, именуемые апашами, пожелают продеть себе кольца в носы и облечься, согласно инстинкту, в звериные шкуры; и, может быть, разовьются в песчаный оазис – со скачущим туарегом, фалангой и коброю.
53
Во время написания этих строк автор не подозревал о том, что через десятилетие произведение негра Морана будет удостоено Гонкуровской премии.
54
Это помолодение сказывается в «Джимми», «Фокстротах», в джасбанде и т. д.
Бедная переглотавшая Франция, обреченная быстро свариться в наглотанных «Франциях».
В плодоносных лучах и тропических жарких лесах пока что закипает стремительно цивилизация будущей Франции; появляются неофранцузы среди нигерийцев, и зреет Нигерия в сердце француженки; множатся быстро полки сенегальских стрелков, составляющих, может быть, наиболее верную, храбрую часть вырастающей армии, угрожающих в будущем африканским колониям Англии, не умеющей взяться за души суданцев; я знаю наверное: в будущей европейской войне негритянская армия будет оплотом французов. Мы ахнем!
Порой нелегко доставалось французам завоевание Африки: кровь проливалась рекою и битвы шумели за битвами; а – во французской палате молчали о громе орудий в Нигерии; из боязни, что гром тех орудий пробудит вниманье Германии, или Англии; страх лишиться колоний смыкал очень часто уста депутатов: от правых до левых; мы знали историю министерских скандалов; то все – пузыри, пена, пыль; нам она подносилась охотно французской Палатой: жемчужины прятались под шумок мимолетных скандалов, пощечин, дуэлей, шантажей. И вот генерал Буланже прогремел на весь мир; этот жалкий «трескун» – знаменитое имя; а Самори (гениальный, отважный стратег), – ну признайтесь: о нем вы что слышали?
Во второй половине истекшего века полки за полками впервые прошли в Сенегал; в восемьдесят третьем году (так недавно еще!) они были у берега Нигера; в это время полковник Делорб взял Баммоко; и – кто знает? А в восемьдесят седьмом – на французов поднялся с востока и юга могущественный негритянский король Самори; и кидал много лет на французов свои чернокожие толпы; о нем не писали в газетах; весь мир говорил: «Буланже, Буланже». И напевали известнейший марш – Буланже; я едал Буланже, испеченного из вкусного мятного теста: то было… в Клину.