Агафон с большой Волги

Федоров Павел Ильич

Моторы гулко взревели, лязгнул металл, крылато взвинтились маховики, и первый агрегат, вдавливая колесами сухую стерню, двинулся вперед. Вслед за ним тронулись и другие.

Ульяна спрыгнула с коня, вытирая беретом загорелое усталое лицо, мельком взглянула на Агафона. Он подошел и взял из ее рук повод, шепнул:

– Ты молодец, Цибуля.

Агафон отвел коня к соломе и спутал ему передние ноги, выжидая, какой оборот примут дальнейшие события.

Зной палил немилосердно. Нина Ивановна окончательно сникла и разомлела, медные кудряшки развились,

прическа растрепалась. Она то и дело прикладывалась к эмалированной кружке, которую Даша все время держала наготове.

Ульяна подошла к Спиглазову, упорно глядя ему в лицо, тихо и настойчиво спросила:

– Роман Николаевич, разве можно в такое время останавливать машины?

– Наверное, у меня, как у главного инженера, нет такого права? – ответил он с пренебрежительной на лице усмешкой.

– Да разве о каком-то праве идет речь? Ведь вы знаете, что каждая минута простоя – тонны зерна…

– Агрегаты остановлены по моему требованию, – вмешалась Вагалянская. – Вы агроном? Знаете ли вы, детка, сколько ваши мальчики, как вы их называете, гонят зерна в мякину?

– Знаю, – твердо ответила она.

– Вы что же, благословили их на это?

– А вам известно, что за культура ячмень? – в свою очередь спросила Ульяна. – Какое он имет свойство?

– Вы что, решили мне устроить агрономический экзамен? Так знайте, детка моя, я инженер по механизации сельского хозяйства и меня мало интересует, какое свойство имеет ячмень. Мне важно, чтобы нормально эксплуатировались машины и не было потерь. А ваши механизаторы скорее похожи не на мальчиков, а на разбойников. Им нужна выработка, план, а остальное пусть летит в полову.

– Неправда! Мы знаем, какая идет утечка зерна в мякину. Я могу вам точно подсчитать. Мы сейчас идем на это сознательно, потому что работаем на повышенных скоростях. Если мы упустим время, потери увеличатся в несколько раз. Вас не интересует биологическое и даже внешнее свойство ячменя, а меня, наоборот, очень волнует. При созревании ячмень круто сгибает тяжелый колос. Стебелек его у колоса быстро высыхает, делается хрупким и при малейшем прикосновении крыла быстро ломается. Часто колос падает не в приемник, а на землю.

– Вы все-таки решили прочитать нам лекцию по агрономии? Ну, ну, давайте, – снисходительно заметила Нина Ивановна.

– Ну, какая там лекция! – с досадой в голосе проговорила Ульяна.

– Вы очень мило рассказываете, детка, – все тем же покровительственным тоном заметила механизаторша.

Слово «детка» бесило Ульяну, но она всеми силами старалась быть вежливой.

– Вы еще упомянули что-то там о внешних свойствах этой культуры, – барабаня по портфелю пальчиками, продолжала Вагалянская. – Признаюсь, что не совсем поняла… Хотелось бы знать…

– Говоря о внешнем свойстве, я просто имела в виду форму зерна. Вам, Нина Ивановна, как ученому-инженеру, следовало бы подумать о специальных решетах для этой культуры.

Нина Ивановна вскинула на девушку свои влажные зеленоватые глаза и насторожилась.

– Не

знаю, что у вас там в науке может получиться, но я говорила с механиками. Мы пришли к выводу, что зерно ячменя имеет шершавую, угловатую, а вовсе не гладкую форму, поэтому значительно медленнее перекатывается на решетах, застревает на соломотрясе, частично выбивается в мякину. Вы меня понимаете?

– Отлично, детка! Об этом стоит подумать. Может быть, ваше предложение со временем признают гениальным, но сейчас, мне кажется, все-таки придется отвечать за потери.

– Наш ответ прост, Нина Ивановна. Если мы будем часами стоять на поле и спорить о регулировке, то потеряем еще больше. А то, что сейчас уходит в мякину, пойдет на корм скоту. Извините, мне нужно на другой участок, к другим разбойникам, как вы изволили выразиться.

Ульяна повернулась и пошла к стоявшему поодаль Агафону.

– Ну, а мы куда, Роман Николаевич? – не обращая внимания на слова девушки, утомленно спросила Нина Ивановна.

Спиглазов подумал, подумал и пригласил гостью на бахчи, отведать ароматных скороспелых уральских дынь.

Нина Ивановна с радостью согласилась.

Поджидая Ульяну, Агафон сидел в тени соломенной копны и разговаривал с Дашей. За последние месяцы девушка заметно подросла, казалось, еще больше округлилась, но по-прежнему была веселой и беспечной.

– Ужас как хочется за штурвалом поработать. А папашка мой усадил на эту драндулетину, и стала я бочковозом. Сижу верхом на бочке, как дуреха какая, парни гогочут, словно козлы на кошаре. Срамотища! – жаловалась она Агафону.

– Никакого сраму, Даша. Холодная водичка сейчас первейшее на поле дело, – посмеиваясь, успокаивал ее Агафон.

– Ага, значит, тоже агитируете?

– Ну зачем же! И так понятно, Даша.

– Еще бы не понятно! Это папаша в наказание меня послал…

– За что же?

– Потому что замуж собралась… Подумать только! – грустно вздохнула Даша.

– А может быть, рано?

– Агитируете? Десятый класс уже окончила… – Даша натянула мокрую косынку на глаза, откинувшись на солому, продолжала: – Ох, до чего же надоели мне все эти ваши агитации… С того самого дня, как я на свет народилась и стала помнить, только и слышу: не то взяла, не туда пошла, не так хихикнула, не так высморкалась. Мне восемнадцать, а меня все учат, учат, наставляют и совсем не знают, что я живу сама по себе…

Агафону хорошо было знакомо состояние девушки. Он слушал и не перебивал.

– В школе мы трактор прошли, и прошлым летом я с Глашей на практике штурвалила. А батя из меня водовоза сделал. На кой шут нужна мне эта бочковозная механизация? Правильно ребята смеются. Как будто нельзя машину приспособить!

– Сама видишь, что машины едва с зерном справляются, – сказал Агафон.

– Ничего не вижу, совсем слепая и несознательная… По-вашему, раз я девчонка, значит, меня можно в бочку запихнуть. Ты свою агрономшу тоже так агитируешь? – неожиданно спросила она.