Агафон с Большой Волги
Шрифт:
Минутное оцепенение прошло. Агафону казалось, что теперь он окончательно, во всем потерпел поражение. Воспоминание о вчерашнем дне было еще свежим и острым. Испугавшись, что он может крикнуть от боли, Агафон быстро повернулся и медленно пошел к раскрытой калитке, мимо свисавших с куста краснобоких вишен, обрызганных холодной росой.
Ульяна не окликнула его.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В то же самое воскресное утро Агафья Нестеровна раненько подоила корову, отнесла процеженное молоко в погреб. Вернувшись, с бранью выгнала пожаловавших на кухню цыплят и уток, выпустила к пастухам скотину и принялась месить поставленное для пирогов
Присев на широкую, крашеную, чисто вымытую скамью, Агафья положила могучие натруженные руки на стол и начала перебирать в памяти события вчерашнего дня. А их было больше чем достаточно. Племянничек Федька совсем от рук отбился и такое отмочил, паршивец, что и вспоминать не хотелось. Ведь еще молоко на губах не обсохло, а он... Накануне Агафья решила поехать на рынок. Красная скороспелая картошка выросла на отлично удобренной навозом земле с куриное яйцо. А куда ее девать? На рынке полтина килограмм. В совхозе ее недород. Там она покамест по пуговке... "Тоже мне хозяева", - мысленно корила руководителей совхоза Агафья. В чайной-то пустой кулеш стряпают... Как обычно, пошла было к шоферу Афоньке, а он замахал на нее руками, просипел охрипшим голосом:
– И-и, мамаша! Даже и разговору не может быть. Горю!..
– Горишь, а чтой-то дыму не видно.
– Начальство!..
– Афонька чиркнул себя ладонью по красной шее, давая понять, что его режет начальство, и, схватив ведерко с водой, побежал в хлев.
В темных сенях в нос Агафьи ударил из хлева кислый запах барды и угарного, самогонного чада. "Оно и видно, что горишь", - подумала Агафья Нестеровна.
Дома встретила Федю и заикнулась было насчет поездки. Куда там! На козе не подъедешь.
– Не могу, тетя Агаша, и не проси.
– Это почему же не можешь? Мне, что ли, одной...
– Потому что я секретарь комсомола, а базар ваш сплошная спекуляция, - возразил Федя и насупился, как бычок Толстобаш.
– Погляди-ка на него, партейного!
Агафья Нестеровна с удивлением рассматривала надевавшего новый ботинок племянника, заметно выросшего из прошлогодней, выгоревшей на солнце майки, да и рыжий чубчик, упрямо свисая на глаза, вился золотым колечком.
– А чего на меня глядеть, - завязывая шнурок, усмехнулся Федя.
– Молодая картошка с моего собственного огорода и решето клубнички! Да какая же это спекуляция, ноздря твоя курносая!
– возмутилась тетка.
– Самая настоящая. Продай вон в чайную, и вся недолга.
– По скольку же за кило?
– ехидно спросила Агафья Нестеровна.
– Не знаю. Там скажут. У них, наверное, прейскурант есть.
Тетка швырнула в угол ухват, которым вытаскивала из остывшей печки чугун со сваренной для скотины картошкой, и, недобро поджав жесткие губы, спросила:
– Ты на чьем автомобиле баранку крутить научился?
– Эко вспомнила. Я еще в школе начал трактор водить.
– А не вы ли с Мартьяшкой куветы на "Победе" пересчитывали, а потом ремонтировали? На моей машине раскатывали, а теперь меня же спекулянткой обзываете!
Федя сморщил веснушчатый нос, размышляя, как
– Что молчишь, язык отжевал?
– напирала тетка.
– Да ведь мы думали...
– начал было Федя, но она перебила его.
– Вы думали, что я только для ваших развлеченьев машину приобрела?
– Вот именно!
– признался Федя.
– Почему в город не съездить, театр посмотреть. Да мало ли куда можно поехать в выходной день? А вы только о базаре и думаете.
– Я еще каждый день думаю, как вас всех накормить, а вы про это, паршивцы, забываете!
– Ну, тетя Даша!..
– Какая я тебе Даша?
– Извиняюсь, - спохватился Федя. Даша не выходила у него из головы, почти месяц не виделись, а тетка тут привязалась с поездкой.
– Оговорился, тетя. Ну, а насчет того, что вы начинаете куском попрекать, то это несправедливо. Я все лето в бригаде кормлюсь, а на зиму зарабатываю и зерном и деньгами. А раз так, то я съеду в общежитие, а может, даже и женюсь...
Федя выпрямился. В новых синих брюках и шелковой тенниске он был хоть и не высок, но ладен и крепок, как молодой вязок.
– Ты... женишься?
– поражаясь неслыханной дерзости, спросила тетка.
– А почему же и нет, тетя Агаша?
– в свою очередь спросил Федя. Скучая о Даше, он помышлял об этом только в мечтах. И по чести сказать, всерьез-то не очень задумывался, если не считать Дашуткиных по этому поводу насмешек...
– Поди, и невесту приглядел?
– с тихой в голосе иронией спросила Агафья Нестеровна.
– За этим дело не станет, - самоуверенно ответил Федя и, накинув пиджак на плечи, тихо, вразвалочку, как заправский жених, пошел к двери.
– Погоди!
– крикнула тетка.
– Тебе в этом году в армию, дурачок.
– Мало ли что!
Федор захлопнул дверь перед самым теткиным носом. Не зная, что делать с неожиданно взбунтовавшимся парнем, она устало и потерянно села на кухонную скамью.
С высоких ковыльных косогоров в предпраздничную Дрожжевку, пропахшую из конца в конец цветом крушины и сдобными пирогами, вползали прохладные горные сумерки. Федя медленно прошелся мимо дома Соколовых, украдкой косясь на раскрытые окна, задернутые белеющими на рамах занавесками. В самом крайнем окошке, в черноте проема, мелькнул улыбающийся лик Даши и быстро исчез. Любимым местом их тайных свиданий была старая заколоченная кузня, служившая надежным прикрытием от посторонних глаз. Она стояла далеко на отшибе, заросла густой и мягкой ковыльной щеткой, молодыми березками и дикой вишней, на которой уже висели твердые краснобокие ягодки. Федя поднялся туда по пригорку от реки, а Даша спустилась по заросшей давней тропинке, протоптанной казачьими конями.
Разлученные на много дней, истомленные тревожным и нетерпеливым ожиданием, увидев друг друга, они стремительно обнялись, безотчетно поддаваясь обоюдному влечению. Потом, не разнимая сплетенных рук, присели рядышком на свалившийся с плеч Федькин новый пиджак, продолжали целоваться, но уже совсем не по-детски, как это было раньше.
Лунный свет падал на их сближенные лица и радостно терялся в сумеречной темноте вишенника, выхватывая лениво кружившихся ночных бабочек. От кузни угарно пахло старым, перегоревшим углем, коноплей, буйно растущей вокруг стен, и сочными вениками от стыдливо поникших берез.